Книга Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии, 1945 - Марлиз Штайнерт

«яркий пример». Его личная жизнь была безупречна; его вкусы — просты, а манеры — скромными. Он никогда не использовал свое официальное положение в личных целях. Например, осенью 1942 г. на деньги, выплаченные ему как пособие на расходы, он создал фонд «Граф Шверин фон Крозиг» для нуждающихся семей погибших в боях из числа персонала министерства финансов. Генерал-полковник Фромм, говорят, описывал Шверина фон Крозига как одного из самых открытых людей, каких он когда-либо встречал. То, что такой человек оказался вовлеченным в машину тоталитарного государства и позволял своему имени быть причастным к незаконным действиям, неизменно производит ощущение шока.

Обвинить Шверина фон Крозига в «слабоумии», или «безрассудстве», или в «раболепии» будет сверхупрощением, точно так же, как и называть его «подхалимом», «простофилей» или «недоразвитым». Не могут подвергаться сомнению его способности как государственного служащего или специалиста в сфере финансов. Послевоенные книги Шверина фон Крозига также показывают, что такая оценка его личности несостоятельна. Проблема лежит в совершенно другом измерении. Перебирая за и против поведения Шверина фон Крозига при национал-социализме, немедленно замечаешь резкий контраст между его публичным и приватным моральным кодексом. В определенных отношениях Дёниц и Йодль — параллельные явления, но они больше принадлежат к категории приходившего в упадок феномена тотальной войны. Нигде это моральное противопоставление так не бросается в глаза, как в случае Шверина фон Крозига. В частной жизни он был самим собой, открытым, щедрым, безупречным. В общественной жизни он не только терпел, но и принимал участие в незаконных действиях режима. Эти двойные стандарты имеют двойную причину: это и обожествление нации как абсолютная идея, это также преувеличенное чувство долга и гиперболизированное понятие верности. Все, что было во благо нации, — законно или нет — было оправданно. Идея общности нации была настолько исключительной, что отвергала все нормы и кодексы ценностей. Поскольку Гитлер вел нацию от поражения к признанию, успехам и победам, постольку он был приемлем (для немцев), а его действия терпимы. Когда раскол между традиционным кодексом морали и кодексом государства стал слишком велик, возникающие угрызения совести смягчались усмирением и ослаблением тех мер, которые считались уж слишком экстремальными. Преувеличенное чувство долга запрещало Шверину фон Крозигу уход с поста, который становился все более тяжелым.

Шверин фон Крозиг не ставил знак равенства между Гитлером и Германией, как это делали Дёниц и Йодль. Наследник древнего рода, он не ставил выскочку Гитлера на один уровень с рейхом, который имел свои корни в весьма отличавшихся от партийных традициях. Демагог, вознесенный историей, должен был сыграть свою роль (как и Шверин фон Крозиг играл свою роль в отведенном ему месте), но, если он проваливался, он должен был исчезнуть.

Различия и сходства между Дёницем и Йодлем, с одной стороны, и Шверином фон Крозигом — с другой становятся более понятными, если сделать сравнение с поведением Альберта Шпеера. В 1944 г. после периода болезни и поняв неизбежность разгрома, Шпеер уже не мог больше согласовывать свои понятия верности Гитлеру и верности нации, к тому же он их не приравнивал друг к другу. Однако в последний месяц войны Шпеер не смог разорвать свои связи с Гитлером, и результатом этого было его противоречивое поведение.

Сравнение получается еще более близким, если сопоставить реакцию этих людей на события 20 июля 1944 г. Хотя ни Шпеер, ни Шверин фон Крозиг не подвергали сомнению право фюрера на управление страной, оба сомневались, нужно ли его дальнейшее присутствие.

Дёниц и Йодль безоговорочно осудили эту попытку переворота — и заговорщики считали их врагами. Шверин фон Крозиг тоже был оппонентом, хотя многие из участников заговора были его личными друзьями — фон Хассель, посол, Йоханнес Попиц, министр финансов Пруссии, Фриц фон дер Шуленбург, граф Петер Йорк, граф Гельдорф, генерал Штюльпнагель, генерал Вагнер, полковник граф Штауффенберг и фельдмаршал фон Вицлебен. Он поддерживал дружеские отношения с Гард ел ером и был связан с Ульрихом Вильгельмом графом Шверином фон Шванфельдом и Куртом Плеттенбергом. Тем не менее, несмотря на просьбы их родных и близких, он отказался переговорить с Гитлером в пользу своего кузена Шверина Шванфельда, или Шуленбурга, или Петера Йорка. Однако Шверин фон Крозиг обратился с письмом к Кальтенбруннеру, а потом в Народный трибунал с просьбой освободить из-под ареста шурина, Фридриха Карла фон Цицевица, поскольку был убежден, что степень его участия была ограничена тем, что он знал планы Гарделера. 19 сентября 1944 г. Шверин фон Крозиг попросил Ламмерса довести вопрос ареста фон Цицевица до Гитлера, либо устно, либо показав ему следующее письмо: «Поскольку дело касается близкого родственника, я считаю своим долгом проинформировать Вас об этом факте и предоставить на Ваше усмотрение, оставите ли Вы меня министром в кабинете. Уверяю Вас, что мой шурин никогда не обсуждал со мной планы Гарделера. Хайль, мой фюрер! Верный Вам». Министр финансов остался на своем посту, и его обязанностью стала конфискация имущества заговорщиков. И снова он попытался смягчить лишения и облегчить участь близких.

Шпеер тоже осуждал эту попытку переворота — а потом сам занялся составлением подобных планов. Смыслом его деятельности была глубоко укоренившаяся преданность Гитлеру. Когда Шпеер понял, что тиран становится катастрофой для своего народа, он решил оказать услугу и Германии, и самому Гитлеру. Возможно, Шпеер не мог заставить себя уничтожить свое представление о Гитлере, однако в силу своей технической квалификации и он, и Шверин фон Крозиг без ведома обоих расценивались участниками заговора как потенциальные союзники.

Реакция Шверина фон Крозига была в действительности поразительно логичной. Его отношение к войне, например, показывает похожую логику. Он пытался предупредить Гитлера об опасности мировой войны, особенно в то время, когда она казалась ему невыгодной. 13 августа 1939 г., после официального визита в Италию, Шверин фон Крозиг написал фон Риббентропу (о котором у него не было никакого мнения), что Гитлер ошибается в своих взглядах на политику Британии и что Британия и Франция вступят в войну, если Германия вторгнется в Польшу. Однако, когда война стала фактом и у Шверина фон Крозига не было иного выбора, как принять ее, он попытался предотвратить ее расширение. Например, 6 ноября 1939 г. он пишет длинное письмо Герингу, «номеру 2» в Германии, указывая на слабости в экономике рейха, которая еще даже не восстановилась от последствий Первой мировой войны. Шверин фон Крозиг предупреждал против каких-либо действий в отношении нейтральных стран и против войны на Западе. Даже в то время он не верил, что Германия может победить в большой войне: «Если Англия не победит в войне, она проиграла ее. А