Книга Государство: переосмысление - Франц Оппенгеймер

миниатюре, обнаруживается совершенно другая картина. Тогда Панглима полностью зависят от Раджи и поголовно являются его служащими»159.

Говоря о хорошо известном факте, когда аристократы и вожди кланов в Афинах и Риме упразднили царство, они сохранили формально старый титул и предоставили его в пользование сановнику, в ином случае политически бессильному, для того, чтобы боги могли получать свои жертвоприношения привычным способом и надлежащим образом. По той же самой причине во многих случаях потомок бывшего племенного царя сохраняется как сановник, в других отношениях совершенно не обладающий никакой властью, в то время как фактическая власть правительства уже давно передана какому-то военному предводителю; как и в более поздней империи Меровингов, мэры дворца Каролингов (Мажордома) правили вместе с «долго запертым королем», Рексом Кринитусом (Rex Crinitus), из рода Меровечей; так же и в Японии Сегун правил рядом с Микадо, а в Империи инков воевода инков правил рядом со жрецом Уиллкаумой, который постепенно был ограничен только своими жреческими функциями160,161.

В дополнение к должности верховного понтифика власть главы государства часто чрезвычайно сильно увеличивается торговой монополией, функцией, которую выполняют первобытные вожди как естественное следствие мирного обмена гостевыми дарами. Такая торговая монополия, например, осуществлялась царем Соломоном, а позже римским императором Фридрихом II162,163.

Как правило, негритянские вожди являются «монополистами торговли»164, как и король Сулу165. В Галле, где признается верховенство главного вождя, он становится «само собой разумеющимся торговцем для своего племени; поскольку ни одному из его подданных не позволяется торговать с чужеземцами напрямую»166. Среди Бароцзе и Мабунды царь «в соответствии со строгим толкованием закона является единственным торговцем своей страны»167.

Ратцель отмечает важность этого фактора: «В дополнение к своему колдовству вождь увеличивает свою власть за счет монополии на торговлю. Поскольку вождь — единственный посредник в торговле, то всё, желаемое его подданными, проходит через его руки, и он становится дарителем всех желанных даров, исполнителем самых заветных желаний. В такой системе, безусловно, кроются возможности великой власти»168. Если в завоеванных областях, где власть правительства может быть трудно выполнимой, будет еще добавлена монополия на торговлю, то королевская власть здесь может стать очень сильной.

Можно утверждать в качестве общего правила, что даже в самых, казалось бы, явно крайних случаях деспотизма не существует монархического абсолютизма. Правитель может, не боясь понести наказание, гневаться на свой класс подданных; но он в немалой степени сдерживается своими феодальными сторонниками. Ратцель, говоря о предмете в целом, отмечает: «Так называемое “придворное собрание” африканских или древнеамериканских вождей, вероятно, всегда является советом…. Хотя мы встречаемся со следами абсолютизма у всех народов на низком уровне, даже в тех случаях, когда форма правления является республиканской, причина абсолютизма заключается не в силе государства или вождя, а в моральной слабости индивида, который уступает без какого‑либо эффективного сопротивления властям, которые властвуют над ним»169.

Королевство Зулу — это ограниченный деспотизм, в котором власть разделяют очень могущественные министры государства (Индуна); с другими племенами кафиров — это совет, иногда доминирующий над людьми и над вождями170. Несмотря на такой контроль, «при Чаке каждое чихание или кашель в присутствии тирана, а также всякое отсутствие слез при смерти какого-то королевского родственника карались смертью»171. Такое же ограничение распространяется на западноафриканские королевства Дахоми и Ашанти, печально известные своими ужасными варварствами. «Несмотря на растрату человеческой жизни во время войны, работорговли и человеческих жертвоприношений, нигде не существовало абсолютного деспотизма…» Боудич отмечает сходство системы, господствующей в Ашанти, с ее рангами и порядками, со старой персидской системой, описанной Геродотом172.

Надо быть очень осторожным, и на этом нужно снова настаивать, чтобы не путать деспотизм с абсолютизмом. Даже в феодальных государствах Западной Европы правители во многих случаях пользовались властью жизни и смерти, свободной от оков закона; но тем не менее такой правитель был бессильным против своих «магнатов». Пока правитель не вмешивается в привилегии классов, ему не нужно сдерживать свою жестокость, и он может даже иногда жертвовать одним из великих людей; но горе ему, если он осмелится коснуться экономических привилегий своих магнатов. В великих Восточно-Африканских империях можно исследовать этот весьма характерный этап, совершенно свободный с точки зрения закона и тем не менее тесно связанный политическими ограничениями: «Правительство Ваганды и Ваньоро теоретически основано на господстве царя над всей территорией; но в действительности это всего лишь видимость правления, поскольку на самом деле земли принадлежат верховным вождям империи. Именно они представляли народную оппозицию иностранным влияниям во времена Мтеса; и Муанга не смел, из‑за страха перед ними, проводить какие‑либо нововведения. Хотя царствование в действительности ограниченно, по форме оно производит сильное впечатление в занимаемом положении. Правитель является абсолютным хозяином над жизнями и головами своих подданных, массой людей и чувствует себя ограниченным только в самом узком кругу верховных царедворцев»173.

То же утверждение относится и к жителям Океании, говоря о последних великих обществах, которые создали государства: «Нигде нельзя найти полного отсутствия представительного посредничества между князем и народом… Аристократический принцип контролирует и корректирует патриархальный. Поэтому крайности деспотизма зависят больше от классового и кастового давления, чем от подчиняющей воли любого индивида»174.

Часть В. Политическая и социальная дезинтеграция Примитивного Феодального Государства

Объем работы не позволяет нам детализировать бесчисленные оттенки, при которых патриархально-аристократическая (в некоторых случаях плутократическая) смесь форм правления в первобытном феодальном государстве показана в этнографическом, историческом или юридическом исследованиях. Но это также имеет огромное значение для последующего развития.

Безразлично, сколько власти мог иметь правитель в на чале, неизбежная судьба разрушает его власть за короткое время; и делает это, можно сказать, тем быстрее, чем боль ше была эта власть, т.е. чем больше территория первобытно го феодального государства и чем выше уровень его развития.

Принимая во внимание уже рассмотренный процесс, который, путем оккупации и заселения неиспользуемых земель с помощью вновь приобретенных рабов, способствовал увеличению власти отдельных дворян, был достигнут результат, который может оказаться неудобным для центральной власти. Теодор Момзен, говоря о кельтах, замечает: «Когда в клане, насчитывающем около восьмидесяти тысяч вооруженных людей, один из вождей может появиться на созыве с десятью тысячами последователей, исключая его крепостных и должников, становится ясно, что такой дворянин был скорее независимым князем, чем простым гражданином своего клана»175. И то же самое может относиться к племени «Хэйу» из Сомали, где великий землевладелец содержал сотни семей в зависимости