Книга Магический лабиринт - Филипп Фармер

Это были счастливейшие годы его жизни. И не было повода думать, что он скоро покинет этот край.

Этот день будет похож на много других, но эта похожесть сладка, а небольшое разнообразие украсит ее.

После завтрака Герман поднялся к большому дому, построенному на вершине скального столба, и прочел там лекцию своим семинаристам, закончив ее за полчаса до полудня. Потом быстро сошел вниз и встретился у питающего камня с Крен. После они поднялись на другую скалу, привязали к себе дельтапланы и прыгнули в шестисотфутовую пропасть.

Над Вироландо сверкали тысячи планеров — они парили вверх и вниз, описывали круги, ныряли, взмывали, падали, танцевали. Герман чувствовал себя птицей, нет — вольным духом. Пусть это иллюзия свободы — ведь всякая свобода иллюзия — но эта самая лучшая.

Дельтаплан у Германа был ярко-красный, в память об эскадрилье, которой он командовал после гибели Манфреда фон Рихтхофена. Алый цвет символизировал также кровь, пролитую мучениками Церкви. В небе было много таких красных птиц вперемешку с белыми, черными, желтыми, оранжевыми, зелеными, синими и пурпурными. В этой благословенной земле залегали гематит и другие руды, из которых делались красители. И не только этим она была благословенна.

Герман вился в проеме между скалами, огибая мосты, где стояли дома, порой в опасной близости от каменных и деревянных опор. Грешно так рисковать своей жизнью, но он не мог устоять. Прежний волнующий трепет земных полетов вернулся к нему, став вдвое острее. Тут в ушах не ревели моторы, в ноздри не бил запах горелого масла, не было ощущения, что ты заперт.

Иногда он проплывал мимо воздушных шаров, махая людям в плетеных корзинах. На каникулах они с Крен тоже сядут на воздушный шар, поднимутся на тысячу метров и предоставят ветру нести их по долине. Бывало, они плыли так целыми днями, болтали, ели, занимались любовью в тесноте, двигаясь без толчков, без единого дуновения ветра — ведь они летели с той же скоростью, что и он.

Выпустив в сумерках водород, они приземлялись на берегу, клали свернутую оболочку в корзину и наутро, взяв лодку, плыли обратно вверх по Реке.

Через полчаса Герман устремился вниз вдоль Реки, спустился и побежал по берегу. Как сотни других летунов, он отвязал свой дельтаплан и с этой громоздкой ношей на спине пошел к скале, с которой взлетел.

Его остановил посыльный в красно-желтой шапочке.

— Брат Фениксо, Ла Виро хочет тебя видеть.

— Спасибо, — сказал Герман, но в душе содрогнулся. Неужели верховный епископ решил, что пришло время отослать его прочь?

Тот, кто звался Человек, ждал его в своей квартире, в храме из красного и черного камня. Из высоких палат Германа провели в небольшую комнату, и дубовая дверь закрылась за ним. Там стояла простая мебель: большой письменный стол, несколько стульев, обтянутых рыбьей кожей, бамбуковые стульчики, две кровати, стол, где помещались кувшины с водой и небольшой выбор спиртных напитков, чашки, сигары, сигареты, зажигалки и спички. Обстановку довершали ночной горшок, два Грааля и одежда, висящая на колышках, вбитых в стену. Имелся туалетный столик перед слюдяным зеркалом на стене и еще один, где лежали помада, ножнички и гребенки, которые порой поставлялись Граалями. Пол покрывали циновки из бамбукового волокна и среди них звезда из рыбьей кожи. В гнездах на стенах горели четыре факела. Дверь во внешней стене была открыта. Через отдушины в потолке поступал воздух.

При появлении Германа Ла Виро встал — огромный, ростом шесть футов шесть дюймов, и очень смуглый. Нос у него напоминал клюв исполинского орла.

— Добро пожаловать, Фениксо, — пробасил он. — Садись. Выпьешь чего-нибудь? Хочешь сигару?

— Нет, Жак, благодарю. — Герман сел на указанный ему мягкий стул.

Верховный епископ занял свое место.

— Ты, конечно, слышал о гигантском железном корабле, идущем вверх по Реке? Барабаны передают, что он сейчас в восьмистах километрах от нашей южной границы. Значит, дня через два он эту границу пересечет.

Ты рассказал мне все, что знал, об этом Клеменсе и о его компаньоне, Иоанне Безземельном. О том, что случилось после того, как тебя убили, ты, конечно, знать не мог. Но эти двое, очевидно, отбили своих врагов и построили свой корабль. Скоро они пройдут через нашу территорию. Насколько я слышал, они не воинственны, и нам можно их не бояться. Они сами нуждаются в содействии тех, кому принадлежат прибрежные питающие камни. Они могут и силой взять то, что им нужно, но идут на это лишь в крайнем случае. Однако я слышал тревожные вести о поведении части команды, когда ее — как это? — да, увольняют на берег. Имели место безобразные случаи, в основном связанные с пьянством и женщинами.

— Прости, Жак, но я не думаю, чтобы Клеменс стал держать у себя на борту таких людей. Он был одержим своей идеей и порой делал то, чего не следовало бы делать, чтобы построить корабль. Но он не тот человек — во всяком случае, раньше был не тот, — чтобы мириться с подобным поведением.

— Кто знает, как он изменился с тех пор? Притом корабль называется не так, как ты говорил, а «Рекс грандиесимус».

— Странно. Такое название выбрал бы скорее король Иоанн.

— По твоим рассказам об этом Иоанне можно предположить, что он убил Клеменса и забрал корабль себе. Так это или нет, но я хочу, чтобы ты встретил этот корабль на границе.

— Я?

— Ты знал тех, кто его строил. Я хочу, чтобы ты на границе поднялся к ним на борт. Выясни, что там за ситуация, что за люди. Прикинь также, каков их военный потенциал.

Герман принял удивленный вид.

— Ты, Фениксо, передал мне историю, которую тот носатый великан — Джо Миллер? — рассказал Клеменсу, а тот рассказал другим. Если это правда, то посреди полярного моря на севере стоит некая башня. Эти люди намерены добраться до нее. И я считаю это намерение дурным.

— Дурным?

— Ведь эту башню явно воздвигли этики. А эти корабельщики вознамерились проникнуть в нее, раскрыть ее тайны — а возможно, захватить этиков в плен или даже убить их.

— Ты не можешь этого знать.

— Нет, но здравый смысл заставляет это предположить.

— Клеменс при мне никогда не говорил, что хочет власти. Он хотел только доплыть до истоков Реки.

— Публично он мог говорить совсем не то, что в узком кругу.

— Послушай, Жак. Ну какое нам дело, если они даже и впрямь доберутся до башни? Не думаешь ли ты, что их жалкая техника и оружие позволят им сладить с этиками? Люди для этиков — что черви. Кроме того, что мы-то можем поделать? Нельзя же нам задержать их силой.

Епископ подался вперед, схватившись коричневыми ручищами за края стола, и впился взглядом в Германа, словно желая снять с него шелуху слой за слоем и добраться до ядра.

— Неладно что-то в этом мире, куда как неладно! Сначала прекратились малые воскрешения. Мне сдается, это случилось вскоре после того, как ты ожил в последний раз. Помнишь ты ужас, который вызвала эта новость?