Книга Как квакеры спасали Россию - Сергей Никитин

Вскоре самого Кенуорти вместе с коллегами отправили в село Андреевка, в 60 километрах на юго-запад от уездного центра Бузулук. Сам он с двумя своими спутницами добрался туда на квакерском грузовике «Форд», в то время как запасы продуктов питания доставлялись в этот и другие квакерские центры лошадьми или верблюдами. Кенуорти писал, что его группа состояла из двух женщин и его самого. С ним – тридцатилетняя ирландка Дорис Уайт, у которой за плечами был опыт почти четырех лет работы по оказанию помощи во Франции, Германии, Польше и России. Дорис Уайт быстро выучила русский язык – она будет одной из последних квакеров, уехавших из СССР в 1931 году, проработав в стране десять лет. А пока ни Кенуорти, ни Уайт не знали русского, с ними была переводчица из Бузулука, немка, которая не говорила по-английски, только по-немецки и по-русски, так что она разговаривала с местными крестьянами по-русски, затем говорила по-немецки с мисс Уайт, которая переводила сказанное на английский для американца Мюррея Кенуорти. Квакеры отвечали за кормление голодающих на колоссальной территории, и в ожидании новых работников они делали все, что могли. «Если люди умирают, мы не можем выжидать, когда у нас появится все, что нам надо», – писал Кенуорти.

Здание в Бузулуке, в котором располагался офис английских квакеров в 1921–1924 годах. Courtesy Friends Historical Library of Swarthmore College

В своих письмах он рассказывал о бытовых аспектах жизни в Андреевке:

Место для нашего проживания еще не было готово, когда мы сюда приехали, так что нас разместили в избе, в которой было две комнаты, и в ней уже жили восемь человек. В первую ночь мы спали все в одной комнате: трое мужчин и три женщины. Шесть человек – шесть национальностей: ирландка, немка, еврей, русская, литовец и американец, вот такая международная команда. В комнате не было никакой вентиляции, окна двойные, щели замазаны либо замазкой, либо намоченной бумагой. Комната вполне приличного размера, но в ней находилась и горячая печка. Сейчас у нас очень хорошее жилье – по российским меркам. У меня своя собственная комната, где я сейчас и нахожусь. Это часть больницы. Больничный комплекс состоял из пяти зданий, в двух находились палаты для больных, а три дома предназначались для других нужд. Нам предоставили одно здание полностью.

Американские квакеры открыли офис в селе Сорочинское, в 80 километрах от Бузулука. Бьюла Харлей, американка, так описывала новый быт:

Дом и офис. Здание библиотеки, Троицкая улица, 26: это десять минут пешком от станции. Последние шесть месяцев здание не использовалось, но печку переделали, и теперь она в порядке, насколько это было возможно. Имеется длинная лестница и залы – большой наверху и еще один внизу. Тепло и светло: привезли дрова и керосин. На первом этаже кухня и офис, наверху маленькая гостиная, большая и две маленькие спальни. Одна большая и одна малая теперь заняты под изолятор для больного и медсестры, двое других мужчин спят на первом этаже, в офисе, там есть подходящая ниша. Дворничиха и сторож спят на печке на кухне, очень по-русски.

Сорочинское. Здание офиса американских квакеров – двухэтажное здание с левой стороны улицы. Courtesy Friends Historical Library of Swarthmore College

Поступавшие по железной дороге продукты питания размещались на складе у вокзала. Немногочисленному коллективу квакеров помогал местный комитет Помгола: сорочинский коммунист Коновалов и Томас, его помощник, немец. Они приходили к квакерам практически каждый день, чтобы помочь, готовые обсуждать все на свете, начиная от бытовых вопросов и заканчивая политикой. Еда распределялась по всей волости: там были организованы столовые, или питпункты, как их называла местные жители. Кроме питания в столовых, квакеры распределяли еду по детским домам и детприемникам. Кроме того, квакерские пайки выдавали детям в школах, тем самым поощряя учебу, которую ребята совсем было забросили по понятным причинам: голодное брюхо к учению глухо.

Общая ситуация стабильно ухудшалась, как писала Бьюла Харлей:

Ситуация в Бузулукском уезде одна из самых худших, но все равно люди умудряются хоронить мертвых, правда, в братских могилах, по 200 трупов в котловане. Тени, что проскальзывают мимо окон нашего офиса, – это люди, которые приходят и чуть слышно подают голос у нашей двери, чем, конечно, буквально разрывают наши сердца, и то, что нам приходится отворачиваться от этого, кажется высшим скотством, но что поделать? Кормить каждого и дать умереть сотням?

Поставки квакерских продуктов шли в Бузулук бесперебойно из Англии и Америки. Но для закупки продуктов нужны деньги, а для того чтобы собирать пожертвования в своих странах, нужно было рассказать гражданам о том, на что именно их просят жертвовать. Рассказы об ужасах голода, о нелегкой работе англичан и американцев могли бы писать и сами квакеры, но у них дел было невпроворот. Да и написать надо было так, чтобы читатель ужаснулся, проникся состраданием. Для этого требовались хорошие рассказчики; к квакерам приезжали журналисты. Журналистка Эвелин Шарп из «Манчестер Гардиан» побывала в Алексеевке, после чего написала о том, как квакеры спасали людей от голода:

Я посетила столовую в Алексеевке. Туда дети приходят получить свою дневную порцию супа, какао с молоком, шоколада (три кусочка в неделю) и хлеба. В волостном центре Алексеевке квакеры содержали 27 столовых. Из некогда населявших Алексеевку 8000 человек остались три с чем-то тысячи. Совершенно невозможно получить точные данные о смертности в голодных регионах, отчасти потому, что число смертей растет буквально с каждым днем, но в основном из‐за того, что захоронение в обычном порядке стало невозможным, и посему подсчитывать число умерших исключительно сложно: трупы лежат в сараях, на неработающих мельницах, иногда в церквях или просто в ямах, вырытых возле храмов. Так много столовых в этом селе нужно по той причине, что Алексеевка, как и многие другие русские села, растянулась вдоль главной улицы на несколько верст. В селе нет больших зданий, поэтому столовые приходится устраивать в маленьких избах, где может разместиться лишь ограниченное число детей.

Та столовая, в которую зашли мы, была типичной квакерской столовой, которые есть во многих селах Бузулукского уезда Самарской губернии. Размещалась она в крестьянском доме. Там кормились около 50 детишек. С потолка свисала люлька, в которой спал младенец. Остальные дети сидели на печке, разглядывая нас с любопытством. В двух больших котлах грелись суп и какао. Группа детей и их матерей стояла тут же, тихо и спокойно. В их руках были металлические ложки и глиняные горшки, очертаниями напоминавшие греческие вазы. С потолочной балки свешивались примитивные весы, в которых взвешивали пайки хлеба, около четверти фунта на каждого ребенка. Процесс проходил под внимательным взором крестьянского контролера – эта женщина была выбрана самими матерями. Взгляд ее был полон суровой справедливости, и не хотела бы я быть, скажем, владельцем помещения столовой, решившим утащить крошку хлеба у детей.