Книга Если я исчезну - Элиза Джейн Брейзер

Джед глубоко вздыхает и садится обратно.

Твоя мама приносит брауни, приготовленный по ее особому рецепту.

– Секрет, – сообщает она нам, – в горячем соусе.

Она поливает им каждое пирожное перед подачей. Соус настолько горячий, что брауни лопаются и в них остаются зияющие дыры. И снова звучат дифирамбы.

Нет ничего лучше, чем перехвалить пищу за то, что она превратилась в грязь во рту.

Ужин заканчивается, Джед сбегает и идет, крадучись, по главной дороге на другую сторону ранчо. Все смотрят, как он уходит. Твоя мать качает головой:

– Этот мужчина плохо кончит.

Элоди и Джеральдин спешат утешить ее:

– Ужин был восхитительный!

– Десерт был выше всяких похвал!

Клементина относит посуду на кухню. Я следую за ней через дом с его сияющей белой статуей Христа и гладким черным пианино. На кухне тихо, здесь своеобразная ниша, в которой особенно хорошо разносятся звуки. Мне хочется спросить ее о тебе здесь и сейчас, но кто-нибудь может войти в любой момент, поэтому я спрашиваю:

– Значит, в пятницу?

Она вздрагивает и вздыхает от моего голоса, удивленная тем, что она не одна.

– Да, – она улыбается своей умиротворяющей улыбкой, – не беспокойся об Эдди. Я с ней разберусь.

Я смотрю в сторону гостиной. Слова сначала застревают у меня в горле, а потом выплескиваются все в одночасье:

– Я хотела тебе кое-что сказать. О Рэйчел.

Она перехватывает мой взгляд.

– Не здесь, – говорит она, и я не понимаю почему. Ее глаза широко раскрыты, но потом она скрывается в тени коридора, так что я не могу разобрать выражение ее лица.

Внезапно появляется Гомер. Зайдя в помещение, он подходит к Клементине.

– Вот ты где.

Он так небрежно красив, как главный герой фильма с канала «Холлмарк». Обняв ее за талию, он целует ее сзади в шею.

– Извини, – говорит она ему. – Просто пытаюсь помочь твоей матери.

Она берет его руку и сжимает, как будто удостоверяется в их связи, а затем идет на кухню, оставив его со мной.

– О, здравствуйте, – говорит он так, будто мы не сидели друг напротив друга весь последний час. Он легко облокачивается на стол и скрещивает руки. – Вы нам очень понравились в церкви.

Религиозные люди говорят такие странные вещи.

– Гм, да, мне было очень интересно.

– В нашем приходе не так много людей. Раньше было больше.

Ага, словно это могло бы убедить меня вернуться.

– Мне очень понравилось. – Чем больше я это говорю, тем меньше мы оба в это верим.

– Надеюсь, вы придете снова.

– Конечно. – Я не собираюсь больше идти туда. Бросив быстрый взгляд в темную гостиную, я спрашиваю: – А Рэйчел ходила в церковь?

– Рэйчел? – Он словно пытается вспомнить, кто это. – Нет.

– Какая жалость.

– Да. – Он чешет шею, словно надетая на лицо маска чешется и зудит. – Мы с Рэйчел были очень разными. Я верю в прощение. – Чего бы ты не простила? – Я верю, что люди могут измениться.

– Это замечательно, – говорю я.

– Согласен.

Мы заканчиваем уборку, и твоя мама нагружает меня остатками еды – сухой, картонной и такой плотной, что кажется, будто у меня в руках кирпичи. Я прохожу мимо всех гостей, прощаясь. Покидаю чистый и светлый дом твоей матери, и у меня свербит на душе от мысли о возвращении в свой пустой и холодный домик, вонючий и душный.

Я прощаюсь с твоей матерью, с твоим отцом, с твоим братом, с твоими племянницами, с Элоди и Джеральдин. Клементина ждет у двери. Она наклоняется, чтобы обнять меня, а затем опускает голову, чтобы что-то сказать мне на ухо. Трепет пробегает по моей спине: она наконец-то расскажет мне что-то важное.

– Ты здесь чувствуешь себя в безопасности? – спрашивает она вместо этого.

– Да.

Она отстраняется.

– Хорошо.

Затем она следует за своей семьей к машине. Стоя в тени, я смотрю, как они уходят, и задаюсь вопросом: почему она считает, что я могу не чувствовать себя в безопасности?

Эпизод № 45: Королева мух

Лагерь сектантов находился недалеко от Тихоокеанской тропы, на границе Калифорнии и Орегона. В разгар лета члены секты выезжали к тропе и ждали, когда мимо пройдут туристы, измученные и наполовину обезумевшие от голода. Они не брали кого попало. Их целью были женщины, особенно те, которые путешествовали одни. Сектанты отвозили их к себе и устраивали пир. Они позволяли туристам есть досыта, а затем лакомились их плотью.

Я иду обратно в свой домик, и мой желудок бурлит от съеденного. Еда твоей матери оказалась не похожа ни на что из того, что я ела раньше; в каком-то смысле она изобрела новую кухню. Я пытаюсь убедить себя, что нет причин полагать, что меня будет тошнить, ведь я не единственная это ела. Но потом я вспоминаю о бутылках, выстроенных в ряд в теплице: тростинки, плавающие внутри, как волосы, белые кусочки рыбьих костей. Твоя мать, разумеется, не будет класть ничего из этого в еду, правда же?…

Я бреду по ранчо. Вокруг ни огонька, и в этой темноте гостевые домики дрожат от страха, лошади двигаются словно призраки. У меня такое чувство, что время истекает, что я – песочные часы с дырой внизу и песок сыпется и сыпется, а перевернуть – нельзя. Я испытывала подобное раньше, но сейчас именно ты являешься причиной этого ощущения.

Сегодня первая ночь, когда я замечаю звезды, и я смотрю вверх, медленно идя к своему домику. Из звезд соткано целое огромное одеяло-небо, все испещренное крапинками, как каплями краски. Как жаль, что я не видела их раньше.

Потом я начинаю думать о том, что я тут делаю. Мне за тридцать, и вместо того, чтобы жить, я исчезаю. Я всегда полагала, что идея жизни заключается в том, что по мере взросления жизнь разрастается, множится, ты становишься больше и больше. А не наоборот. Но я думаю о тебе (пропала? убита? сговор?) и понимаю, что место, куда, как я считала, я иду, мы всем идем, разлетелось от нас, как звезды.

Я иду вдоль пруда с утками. Вижу следы ног Джеда и понимаю, что именно здесь он боролся с водной стихией. Я смотрю на воду и мечтаю увидеть твой череп, желаю так сильно, что почти вижу, как он мерцает, вижу твои хрустальные кости. Как кости Линн Мессер, найденные в чистом поле через два года после того, как она пропала. Она лежала на коровьем пастбище, и никто ее не видел: ни поисковые отряды, ни полицейские собаки, ни даже ее собственная семья – никто не видел ее долгие годы. Ее муж снова женился, ее дети закружились в хлопотах, а ее тело продолжало лежать там, рядом с коровами, высыхая на солнце, гния в темноте, – и никто этого не заметил. Я не позволю, чтобы такое случилось с тобой. Я не оставлю твои кости гнить ненайденными.