Книга Питбуль для училки - Галина Чередий

И, само собой, для меня была ой как важна реакция Лены на вид моего увечья. Ночью я избавился от протеза незаметно для нее. Не потому что стыдился, просто не до того было, не до психологических тестов. А вот сейчас при свете дня, под которым, как известно, все выглядит отчетливее и без сумеречных прикрас… Ладно, чего уж там врать, кое-где у меня сжималось в ожидании возможного негатива от Лены. Скрытой брезгливости. Ведь у некоторых людей это чисто на инстинктивном уровне, ничего тут не поделать. Чужое увечье отталкивает. Вызывает неловкость, дискомфорт. Или заставляет жалеть, даже чувствовать подобие вины за свое здоровье и целостность, автоматом меняя отношение к человеку, вроде как занижая для него планку… ну или что-то вроде того. Но нет, ничего такого я не увидел в глазах Лены, внимательно, не отводя взгляда наблюдавшей, как я снимаю протез. Смотрела, принимая все, как есть. Она не дернулась даже помочь, когда садился в ванну, и потянулась ко мне с прежней порывистостью. Нет жалости, скованности, усилия над собой. И не замерла на низком старте, готовая подстраховать, когда мы выбирались из воды, изрядно в той почудив и расплескав все. И меня попустило. Все хорошо. Я не стал недомужиком в ее глазах. Говорю же – идеальна. А раз так…

– Лен, я ни к чему не принуждаю, – заглушил я движок, припарковавшись перед зданием районного суда. Я уже навел справки. При наличии несовершеннолетних детей и имущественных претензий или типа того заявление на развод нужно было подавать через суд. – Но мое мнение – чего тянуть-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Тебя коробит спать с замужней женщиной? – чуть покраснев щеками, немного смущенно спросила Лена.

– Меня самую малость, – сильное преуменьшение, но опускаем, – бесит, что на мою женщину у другого есть некие права. Пусть и всего лишь на бумаге и совершенно формально. Я хочу все права, включая и эти, себе.

– Миш! – Лена вскинула глаза, понимая, о чем говорю. – Ты не торопишься?

– Здрасти. Мы уже вроде выяснили, что я и так долго оттормаживался, раз не поволок тебя еще той ночью рассвет под дверями этого суда встречать.

– Если бы мы под этими дверями творили то, что на том берегу, рассвет бы встретили в отделении полиции, – рассмеялась она и решительно выдохнула: – Ладно, пойдем тогда.

***

– Ой, как хорошо-то! – то и дело прижимала ладонь к сердцу подруга Лены Марина, переводя поблескивающие от сдерживаемых слез глаза с меня на нее и обратно, будто все поверить не могла, что все реально. Молодая, лет двадцать семь максимум, брюнетка роста небольшого, с красивыми щедрыми формами и немного усталым, но необыкновенно добрым взглядом. Бля, вот где глаза у мужиков вокруг, если такая женщина колотится по жизни одна? Или повыздыхали все нормальные мужики, что ли, если для нее плеча опереться не находится? Вон всяким стервам и меркантильным сучкам запросто, а таким, как Марина эта, что с первого же взгляда видно: золотой человек – нет. Вон как за Лену мою рада, глаза сияют аж. – Хорошо же, что вы нашлись, Михаил! Я тут чуть с ума не сошла за эту ночь, переживая за Лену!

Нашелся, ага. С опозданием, за которое не смотреть на меня так надо, а в челюсть дать так-то, чтобы мозги в следующий раз пошустрее работали.

– Ма! Смотри, как я теперь могу! – ликующе крикнул одетый в одни мокрые трусишки Федька и попытался изобразить нечто вроде колеса, но вышел, скорее уж, просто кувырок через голову.

Белобрысый, мастью не в мою инопланетянку пошел. Я-то уже разглядеть успел в одном суперинтересном месте, что она у меня рыжая, волосы красит просто. Зачем только? Вот, видно, судьба у меня такая, что одни рыжие достаются. Что в дочери, что в… любимые. А я и не жалуюсь. Ко мне пацан отнесся настороженно, насупленно поздоровался, как только перестал душить мать в объятиях, и почти сразу умотал и дальше играть с Надей, дочкой нашей хозяйки, но я ловил его изучающие взгляды.

Марина им установила старую ванну на солнечном месте и перед ней расстелила тоже не первой юности палас, так что у мелкотни теперь был прямо бассейн с игровой площадкой, где они и пытались практиковать акробатику. У Нади выходило чуть лучше, чем у Федьки, и она то и дело задирала нос, насмешливо фыркая. Нас же Марина усадила тут же, неподалеку, под раскидистой яблоней, и угощала ароматным чаем и вареньем своего приготовления, продолжая искренне радоваться за мою инопланетянку, тактично однако не задавая вопросов о планах на будущее, хотя у меня были четкие ответы.

– Ничего ты не можешь! – в очередной раз поддернула мальца противная маленькая женщина и задрала нос, а он явно сильно расстроился.

– Ну это дело-то поправимое, – вмешался я, вставая из-за стола. Дам подружкам пошептаться, а сам осуществлю маневр по сближению с младшей возрастной группой. – Федору-то всего разок помочь правильно сделать, и все как по маслу пойдет.

– А вы сами-то умеете правильно? – тут же ощетинился мальчишка.

– Да вроде умел когда-то, – ответил и под испуганное Ленино «Миша!» изобразил-таки нечто, перекатившись, за что тут же поплатился вспышкой боли, а после сделал круг возле малышни на руках. Выпендреж и легкотня, но на них впечатление произвело.

– Ух ты-ы-ы! – восхитилась девчонка, а вот Федор после первой реакции, как и у нее, вдруг снова насупился и ушел в дом.

Так, эффект ожидался другой, но что-то пошло не так. Эх, плоховато у меня с опытом в этом плане. Собственно, нет его вообще.

– Я пойду его… – поднялась Лена, но я сделал ей знак оставаться. Это моя задача – наладить с ним для начала хоть сносное общение, не надо делать за меня.

Пошел за мальчишкой и нашел его размазывающим слезы по конопатым щекам. Так, и что это значит? Понятно, что он не безотцовщиной рос (хотя чем с таким отцом, лучше бы без), и я не ожидал, что он ко мне сразу проникнется. Но реветь-то чего?

– Так, Федор Сергеевич, давай-ка по-мужски переговорим, – предложил я, присаживаясь перед ним на табурет. – Не нравлюсь тебе, да?

– Да! – выпалил мальчишка, сжав кулаки, будто врезать мне хотел. – Ты вон какой!

– Хм… какой? Уточни уж, не понял.

– Здоровенный!

– А это проблема? – не понял я.

– Да! Мама – моя! Моя! Я, как вырасту, сильным стану, ее себе заберу! – затараторил он. – Не надо нам никого, чтобы обижали ее! Ни папки, никого вообще! Сам ее защищать хочу! А ты вон какой! Как у тебя заберешь?!