Книга Внучка алхимика - Лариса Шкатула

Первое время после смерти мужа и отсутствии дома сына, Мария Владиславна держала под рукой пистолет покойного супруга. И ничего, обошлось, никто из лихих людей за эти годы их ни разу не тревожил…

В общем, Соня ушла из дома, не поставив никого в известность, потому что решила для себя встречу с графом Воронцовым возможно сократить. Она взяла извозчика почти возле дома, так что доехала к месту встречи даже быстрее, чем ожидала, на четверть часа раньше оговоренного. Воронцов же, как оказалось, её уже ждал.

– Отрадно видеть в девице, ум которой должен быть только и занят приготовлением к свадьбе, стремление, как и прежде, следовать во всем своим ученым пристрастиям. Недаром говорят, точность – вежливость королей. Я бы добавил: и королев…

Он одобрительно оглядел её и проговорил:

– Как тут не вспомнить стих, точно для вас написанный:

– Коль взять слонову кость белейшу,

Тончайшим цветом роз покрыть,

То можно плоть твою нежнейшу

В красе себе изобразить28…

– Будет вам, Дмитрий Алексеевич, – смешалась Соня, прекрасно осведомленная о том, что "плоть" её вовсе не "белейша", а смугловатая сказывалось в крови княжны наличие восточных предков, – откуда в вас этот пафос? Вы никогда прежде не говорили мне комплиментов. Мы же не в тронном зале, а на встрече двух давно знакомых людей.

– Наверное, я был не прав, – криво улыбнулся Воронцов. – Не слушал древних мудрецов, кои утверждали, будто женщина любит ушами. Я для вас, возможно, человек знакомый, а вот вы для меня оказались незнакомкой. Подумать только, девица, которую весь свет, и я в том числе, считали сухарем, монахиней и прочая, оказалась способной не только к любви, а и к вступлению в брак.

– Ежели вы, ваша светлость, намерены и далее ерничать, то я, пожалуй, пойду домой, – твердо сказала Соня и повернулась, чтобы в самом деле пойти прочь.

– Погодите! – Воронцов протянул руку, будто намереваясь схватить её за плечо, но в последний момент отдернул. – Вы правы, склонность к насмешке порой оказывается сильнее меня и служит мне плохую службу. Простите меня.

– Но пригласили вы меня, надеюсь, не просто пошутить?

– Упаси бог! – промелькнувшее в глазах графа смятение уступило место предупредительности. Воронцов никак не хотел сердить Софью. По крайней мере, пока. – Давайте зайдем внутрь, не говорить же у дверей о серьезных вещах.

Заметив, что княжна колеблется, он сказал:

– Вы не хотите, чтобы нас видели вместе и потом рассказывали об этом вашему жениху? Можете не отвечать, это вполне понятная предосторожность. Не беспокойтесь, Софья Николаевна, днем, как видите, здесь очень мало народа. К тому же, я заказал отдельный кабинет, где нас никто не увидит и не помешает, и где мы можем спокойно обо всем поговорить.

Соня все ещё не могла решиться. Здоровое чувство самосохранения не советовало ей уединяться с Воронцовым.

– Вы знаете меня столько лет, – горько проговорил он, – и можете сомневаться в моих добрых чувствах к вам? Неужели я бы позволил себе воспользоваться вашей доверчивостью? Я был шафером на свадьбе вашего брата. А сколько раз обстоятельства складывались так, что мы с вами оставались наедине. Вспомните, Софья Николаевна, я позволил себе хоть раз какую-нибудь вольность?

– Нет, ничего такого я не помню, – согласилась Соня. Она была человеком справедливым.

– А зачем мне делать это теперь, когда вы почти принадлежите другому?.. И вообще, решайте наконец, нужны вам письма вашего деда или нет?

Воронцов был прав: прежде он и в самом деле никогда не давал повода усомниться в его благородстве. Не заходить с ним в ресторацию, вернуться домой? Но зачем-то же она сюда ехала.

Соня набрала побольше воздуха и стала подниматься по ступенькам. Воронцов забежал вперед и услужливо распахнул перед нею дверь.

Внутри заведения было чисто и достойно. Подтянутый вышколенный ресторатор лично проводил молодую пару в отдельный кабинет – Воронцов оказался прав, никто из посторонних их не увидел.

Кабинет тоже не походил на нарисованный ею в воображении бордель. Правда, каков он, Соня знала лишь со слов брата Николая, который однажды, будучи в сильнейшем подпитии, разоткровенничался с нею.

Этот же был отделан в скромных неброских тонах, но стены обиты достаточно дорогой тканью, чтобы предположить: здесь бывают люди с определенным достатком и которые обладают определенным вкусом. Этим требованиям заведение старалось соответствовать.

Появившийся перед ними ресторанный слуга стал расставлять на столе легкую закуску.

– Догадываюсь, что вино вы пить откажетесь, – улыбнулся Воронцов.

– Вы правы, – коротко ответила Соня; она не хотела поддерживать его фривольный тон, потому что вовсе не собиралась делать вид, будто в отношениях между ними ничего не переменилось.

Раньше их, наверное, можно было бы считать приятелями, но теперь… Теперь Соня была невестой другого человека, и она не хотела бросить даже малейшую тень на отношения между ею и женихом. В глубине души она по-настоящему боялась любого пустяка или намека, который мог бы омрачить её любовь. Их с Леонидом любовь.

– Э, да вы и вправду увязли в этой сладкой паутине!

– В какой паутине? – Соня, оказывается, успела так глубоко уйти в свои мысли, что забыла и о графе, и о цели своей с ним встречи.

– В паутине любовной страсти, – усмехнулся он.

– Наверное, мне не стоило сюда приходить! – вмиг рассердилась Соня, порываясь уйти.

Граф Воронцов без слов вынул из кармана своего камзола два листка явно письмо – и положил их на край стола.

– Могу даже разрешить вам прочитать это письмо.

– С каким условием? – настороженно осведомилась Соня.

– С условием, что вы перестанете вскакивать из-за стола по всякому поводу и разыгрывать из себя оскорбленную добродетель.

Княжна заставила себя сесть. Ничего она из себя не разыгрывала. Она и в самом деле считала речи графа фривольными. Так что ей оставалось лишь напоминать себе: ведь зачем-то же она согласилась на встречу с Воронцовым. Теперь, наверное, не стоит обращать внимание на его дерзкие шутки – в конце концов, он всегда был грубияном, хотя обычно старался вывести её из себя так, чтобы никто о том не догадался, даже Мария Владиславна, которая считала Дмитрия Алексеевича человеком воспитанным и деликатным.

Недаром Соня звала его про себя "двуликим Янусом".

Княжна взяла в руки письмо. Теперь она могла прочесть его с самого начала. Послание адресовалось во Францию некоему Антуану де Баррасу, виконту, с которым дед откуда-то был близко знаком. Судя по всему, приятели даже имели некое общее дело – письмо состояло сплошь из недомолвок, очевидно, понятных обеим сторонам.

"…Твою посылку я получил. Результат блестящий. Можно без ложной скромности сказать, дорогой Антуан, что теперь мы богаты. Да что там, просто богаты. Сказочно богаты! Отрадно сознавать, что деньги, и немалые! я поставил на карту благосостояние своей семьи – потрачены не зря…"