Книга Волчья верность - Наталья Игнатова

Особенно для демона, из-за дурацкой попытки похищения закончившего войну почти без запаса посмертных даров.

Для прежнего… хм – человека или зверя или кем там он был до того, как взял имя «Тир»? – для него не стало бы соблазном убийство ради убийства, без возможности забрать посмертные дары и по капле выпить мучения жертвы. Бессмысленное же занятие. Ну а для нынешнего – для демона – убийства были способом приятно провести время. В рисовании, например, тоже нет никакой практической пользы, но это же не повод не рисовать.

Не повод не убивать.

Объяснение, похожее на правду. С виду, логичное, и сравнение с рисованием выглядит уместным. Тир не верил этому объяснению. Он знал, что постоянно хочет убивать, потому что постоянно живет среди людей. Способность к мимикрии имеет пределы, и к пределу он подошел еще несколько лет назад, но поскольку деться от людей некуда, от понимания причин тяги к убийству не было никакой пользы.

Он рисовал. Когда на это было время. Рисовал почему-то не Катрин. Несмотря на то, что Катрин всегда под рукой, стены его мастерской постепенно заполнялись листами с изображением методичного и последовательного расчленения отца Грэя. Впрочем, о том, что именно изображает мозаика рисунков, развешанных в произвольном порядке, догадался бы разве что врач, да и тот далеко не сразу. Но лицо живого святого узнал бы любой. Тир запечатлел все стадии смертной муки, зафиксировал малейшее сокращение мускулов, воплотил на бумаге рвущийся из сорванной глотки крик, больше похожий на вопль умирающего животного… Он ждал, терпеливо ждал, когда его жертва потеряет надежду. Он мог пытать бесконечно – нарисованный священник не умрет под ножом. Он хотел победить. Но победить пока что не получалось. Тир начинал подозревать, что и не получится. Все-таки святые – они особенные. У отца Грэя даже боль забрать не получится, потому что даже боль тот чувствует как-то иначе.

Да и черт с ним. Рисование, как и убийство, – всего лишь приятное времяпрепровождение.

Брехня, конечно.

Они сделали круг над замком Рауб, над главной башней, над крышей, где всегда горели посадочные огни. Этот замок – один из ориентиров, нанесенных на все карты, и прекрасная мишень что для кертов, что для радзимцев.

Чем-то всегда нужно жертвовать.

Замок, в котором можно жить… Тир так и не привык к этой мысли, но с рождением сына стал уделять поместью больше внимания. Ему самому не нужны ни земля, ни рыцарское звание, но когда его убьют, все это понадобится Гуго. К тому же Катрин нравилось здесь бывать. Приблизительно раз в два месяца она уезжала из столицы и проводила в поместье несколько дней. Говорила, что ей нравится чувствовать себя знатной дамой, отдавать приказания слугам и следить за делами. Когда она уезжала сюда, в Рогере становилось гораздо легче дышать. А что касается знатности, то рыцарю фон Раубу далеко было до Мала и Падре, приобретших вместе с женами баронские титулы, но Тир не мешал Катрин развлекаться. Сам он от баронства отказался раз и навсегда – Эрик предлагал, но Тир служил своему императору не за награды. Ну а Катрин, второй год обучающаяся в Лонгвийской академии финансов, развлекаясь, умудрилась каким-то чудом повысить доходы с поместья.

Уж точно, что чудом. Девчонка за два года прошла четырехлетний курс обучения и получила приглашение поработать в одной из компаний, принадлежащих Марте Сернервилл. Ее бы мозги – да в мирных целях. Занималась бы себе финансами и не связывалась с демонами.

Но тогда не было бы Гуго.

Черт!

Катрин лучше умереть. Или уехать в Лонгви.

Тир улыбнулся, поняв, что невольно поставил между двумя событиями знак равенства. Лонгви действительно был иным миром, но уж не настолько же.

Сегодня они не собирались в замок. Посадили Тото в лесу. Гуго вытряхнулся в снег, провалился по уши. Тир за шкирку втащил сына обратно в машину, достал из багажного отделения снегоступы.

Гуго буркнул:

– Я сам!

И, пыхтя, высунув от усердия язык, стал застегивать на сапогах несложные крепления снегоступов. Все-таки он был нормальным ребенком. Что бы там ни думали окружающие…

Гуго убрел в лес, потерялся в снежном полумраке среди черных сосен на белом снегу. Тир остался в машине. Он слышал, как к Гуго слетелись духи, слышал имя «Риддин», повторяемое на разные лады веселыми призрачными голосами. Мелкий здесь – свой. Это хорошо. Пусть побесится, пока не вырос… Уже скоро можно будет учить его основам лечения животных и осознанному воздействию на людей.

Можно ли?

И можно ли учить его правильно убивать?

Будь оно все проклято… это нужно делать. Убивать и лечить, чинить и калечить, жить и выживать. Гуго уже не спрашивает, почему мама так часто плачет по ночам. Он уже знает, что отличается от других, и знает, что это расстраивает Катрин, и одного этого достаточно, чтобы убить ее, эту женщину, из-за которой он чувствует себя… плохим.

Люди делятся на плохих и хороших. А еще бывают нелюди. И дом на Гвардейской улице поделен на две части: спальня и мастерская Тира отделены от остальных помещений дверями, запирающимися снаружи. Окна во всех других комнатах забраны решетками. И на ночь Катрин запирает входную дверь на прочный засов.

Ночью Тир фон Рауб может попасть в дом только через окно собственной спальни. И не может добраться до женщины, живущей с ним под одной крышей. Он слышит, как она плачет. Он знает, что ее слышит Гуго. И улетает, потому что желание убить становится невыносимым.

Девчонка связалась с демоном. Она не знала, что это такое, она влюбилась, она родила ребенка. Превратила свою жизнь в ад. Но ведь держится же, не устраивает истерик, честно пытается не усложнять ситуацию еще больше. Боится до судорог. Возвращаясь домой со службы, Тир первым делом ловил настороженный взгляд Катрин: она пыталась понять, кто вошел в дом сегодня. Которая из его личин взяла верх. Каким будет вечер, как себя вести, о чем разговаривать? Она выучила привычки и особенности большинства его ипостасей, она научилась приспосабливаться, она действительно очень неглупа.

И лучше бы ей умереть. Или уехать в Лонгви. Потому что, если она не умрет или не уедет, она сойдет с ума. А обвинят в этом Тира. И он не сможет доказать свою невиновность, потому что… потому что сам не поверит в то, что не виноват.

– Ты скоро? – Гуго сунулся в кабину. – А я лосей видел! Они спят! А под снегом куропатки! А еще там заяц… Ну ты скоро?!

– Сейчас все брошу и пойду делать лопатки, – пробормотал Тир, вынимая из багажника лыжи.

Гуго походил на ребенка-монстра из ужастиков. Светящиеся глаза, огни в вертикальных зрачках, острые оскаленные зубы… чудо-дитятко с миллионом различных «почему». Заяц у него, видите ли, лоси у него спят. Никакой возможности посидеть, тупо глядя прямо перед собой. Интересно, как Катрин это мелкое чудовище целыми днями выдерживает?

А еще интереснее, как Гуго выдерживает ее целыми днями…