Книга Мой плохой босс - Джина Шэй

Вот он — мой личный триумф, в кои-то веки выбравший именно меня. Тянется к моему рту за еще одним поцелуем, жадно сжимает пальцы свободной руки на моем запястье. Я даже не рассчитывала уже, что буду ощущать вот такую его захлебывающуюся жажду. Причем подвел он к этому всему — по-хорошему. Без этих всех своих гадостей.

Упс, сглазила.

Антон-таки отклоняется. Разрывает контакт наших с ним губ, выныривает из поцелуя, прижимаясь к моему лбу своим, и некоторое время просто дышит, лихорадочно, жадно, будто бегун, только-только пересекший финишную линию.

И сложно даже объяснить с какой томностью вздрагивает мое сердце на каждый такой его вздох. Это же не просто дыхание, это чистой воды возбуждение, выжигающее и его. Значит, это не я одна такая помешанная. Он — кажется, влип даже поглубже, чем я.

Он думает. Жмурится, молчит и явно думает — «режим мыслителя» обозначен на напряженном лобике Верещагина. А о чем вообще тут думать, скажите на милость?

Я уже сама прихватываю его пальцами за волосы, пропускаю их сквозь пальцы, оттягиваю их назад.

Сама падаю губами на его открытое горло.

И языком веду вверх, от кадыка и к щетинистому подбородку. Просто чтобы обозначить: «Я тебя хочу». Чтобы еще раз распробовать его солоноватую кожу. Чтобы зажмуриться от удовольствия, потому что на вкус это — почти то же самое, что пить терпкое выдержанное вино.

Что он будет делать? Снова вывернется? Снова попросит прекратить? Ну, что ж, в этом случае я, пожалуй, могу даже разозлиться. В конце концов, столько меня динамить — сколько можно-то? Уже же понятно, что я держусь из последних сил, отворачиваясь от всего того, за что этого дрянного мальчишку можно было бы прибить.

Он не отодвигается. Лишь выдает один глубокий рваный выдох, заставляя мою хищницу только восторженнее заскулить.

Что может быть вкуснее, чем вот так — медленно смаковать вкус своей самой заветной жертвы, а? Парализованной, замершей жертвы, которая поджала лапки и сама ложится в твою пасть.

Антон отодвигается. От меня.

Делает это он довольно твердо, вынуждая меня разжать пальцы на его галстуке, делает шаг назад и замирает, там, за столом, глядя на меня темными и затуманенными глазами.

Это вообще-то возмутительно. Но что мне? Навязываться? Продолжать к нему лезть, если он так настойчиво пытается установить дистанцию?

Нет уж.

Я выпрямляюсь, скрещивая руки на груди, прямо глядя на Антона.

— Ну что, хочешь, чтобы я извинилась? — насмешливо уточняю я. — За навязывание тебе своей унылой персоны?

— Ни в коем случае, — выдыхает Антон, морщась. Морщится он недовольно, но ощущается, что это его раздражение не в мой адрес. Боже, неужели жалеет о том своем заявлении на корпоративе? Что, правда?

Я наблюдаю за ним с интересом. Молчу. В конце концов, что мне еще ему говорить?

Люби меня, я все прощу? Неа, не прощу. Не те косяки у Антона Викторовича.

Да и где я, и где прощение? Это же два противоположных друг другу по смыслу понятия. Но даже с тем, что я не простила, можно как-то жить и к чему-то прийти. Было бы желание. Но отлюбить меня сейчас очень даже нужно. Можно не прямо тут, в конце концов, я — не Ивановская, где попало не трахаюсь, но пофантазировать на тему «секс на рабочем месте» в принципе поощряется.

И я трогала вот это? Всё, теперь точно больше не буду!

Глава 21. Антон

Тишина в кабинете царит такая, будто кто-то объявил минуту молчания и забыл сказать, что она закончилась. Лишь только постукивание пальцев по клавиатуре и слышно. Вроде тихое, а слышно — очень хорошо.

Ирина сидит за своим ноутбуком и вроде как ничего особенного не делает, работает, но делает это…

С такой напряженной спиной, с настолько поджатыми губами…

Да еще и пальцы эти, с какой-то жестокой четкостью постукивающие по клавишам — будто она мне там приговор набирает.

«Казнить, нельзя помиловать! Ни в коем случае нельзя помиловать!!!»

И какого хрена меня это вообще волнует?

Какого хрена вообще все?

По кой ляд я вообще стал оправдываться из-за Ивановской? Я до сих пор не понимаю, что на меня нашло, почему было важно объясниться. Причем даже не только за сегодняшние грехи, но и за ту историю с машиной.

Ирина молчит.

И это, бля, ужасно напрягает.

Настолько, что аж бесит, хочется, чтобы она прекратила меня напрягать, я уже даже нахожу очень идиотской затеей всю эту идею аудита в кабинете Хмельницкой. Конференц-зал все-таки у нас имеется, там было бы удобнее. Смысл же был в том, чтобы оказаться на убийственно малом расстоянии на время аудита, ну и добиться от неё известно чего. Того, что я сейчас добиваться просто не буду. И не потому что не хочу. Хочу. Как я хочу эту сучку — это просто никакими словами не описать.

Но не пускаться же в отступление именно здесь, именно сейчас и… мне. Даже минимального проигрыша я себе не позволю. Достаточно того, что я допустил вчера.

И все же — я на неё смотрю. Раз за разом утыкаюсь в страницы отчетов, и снова ловлю себя с поличным — на том, что снова не занимаюсь делом, а смотрю на неё. На её профиль, четкий контур идеально выпрямленных волос, убийственно сведенные на переносице брови…

И снова кипит все. И кожа, к которой прикасались её пальцы, её губы, её зубы — плавится от одних только воспоминаний об этом, будто парафиновая.

Бля…

Как перестать её хотеть?

Как начать хотеть хоть какую-нибудь другую бабу?

Как перестать сходить с ума и залипать именно на эти тонкие губы?

Я смотрю на них и думаю не о минетах. Только о том, что снова хочу попробовать их на вкус.

Бля, в какой галактике случилось затмение? Почему я, циничный, зажравшийся на сексуальном фронте кобель, смотрю на бабу и не могу перестать смотреть.

Не могу.

Вопреки тому, что все во мне против того, чтобы связываться с Хмельницкой и становиться тем жалким бесхарактерным подкаблучником, что встанет перед ней на колени…

Все равно внутри какой-то адский дискомфорт от этой убийственной тишины и её ярости, которую Ирина совершенно не скрывает.

Я не хочу, чтоб было так. Не хочу, чтобы она была в таком состоянии.

И с каких пор мне не насрать? Ведь еще этим утром я хотел только её крови, столько, сколько смогу выпить. Хотел расчленить её на части, унизить всеми доступными мне профессиональными методами. Чтобы уходила она от меня без рекомендаций, без будущего и без самооценки.

И как же все взяло и поменялось… За несколько часов… За одно событие.

— Я тебе денег должен за телефон, — произношу неожиданно для самого себя, потому что от тишины у меня вот-вот запылают волосы, — сколько?