Книга Магички - Марта Кетро

До вокзала осталось недалеко, через десять минут Ольга тряслась в автобусе, через полчаса стояла в крошечной очереди за билетами. Чувствуя себя опустошенной, вяло размышляла о подлинности всего происшедшего. Правда «вообще» — понятие условное, тут Елена не ошиблась. Но искренность, искренность бесценна, она и есть истина именно в эту секунду бытия.

Прежде Ольге казалось, что она жива, пока любит. В мгновения влюблённости мир наконец- то становился математически верным, всякая душа оказывалась на своём месте и Ольгина — тоже, она чувствовала гармонию кожей, с каждым вздохом. Самым ярким воспоминанием, оставшимся от юной любви, был не первый поцелуй, не прикосновение, но один лишь взгляд вверх, когда она, торопясь на свидание, после беспощадного июльского жара вошла в тень липы и подняла глаза. Пожизненно близорукая, вдруг увидела каждый лист огромной кроны, каждый просвет и луч, ветку, черенок, зазубринку — всё, что было на этом дереве, она увидела разом, поняла бесконечную точность замысла, который стоит за тенями, светом, зелёными прожилками, золотой пылью в воздухе и в котором есть и её точка безупречности. И всякий раз потом она узнавала любовь по этой точке — совершенства и покоя, правильности всего. Позже она нашла это состояние в работе, когда слова складывались в мысль, детали — в образ, события — в сюжет. Если и существует какой-то дар любви человеку от Бога, думала Ольга, то он в возможности иногда подглядеть замысел, тронуть глупыми детскими пальцами систему мироустройства и ощутить тепло большой руки, которая только что была здесь.

В моментах искренности она тоже узнавала это присутствие. Когда называла какое-то переживание, выбирая единственно верные слова — без стыда и муки, легко, выдыхая вместе с воздухом душу, смешивая её с ветром, светом, запахом моря, асфальтовой дороги, оксидами углерода и азота и бог ещё знает с чем. И другая душа, которая слушала (или читала), — откликалась. Неважно, сколько правды было в её словах, имели значение лишь мгновения сатори.

Можно было бы сказать, что она, как бабочка, перелетала от озарения к озарению и тем жила. Но как же выматывали сцены, подобные сегодняшним, — от бабочки осталась бы лишь серебристая пыльца. И разве можно говорить, что Ольга лгала, если она транслировала переживание, которое действительно существовало в ней? Какая разница, что отдавать — кровь, яд или эмоцию, если дар исходит из сердца, бывает ли он фальшивым?

Он, правда, может оказаться опасным. Но тут уж Катина воля была, принять его или нет. На свете гораздо меньше насилия, чем кажется. Человек почти всегда несёт в себе ростки собственной смерти, и не только в виде истончающихся сосудов и разрастающихся клеток, но и на уровне судьбы. Жертва манит убийцу, и самые простые поступки превращаются в долгий ритуал, привлекающий пулю, нож, бампер автомобиля, — или слово, которое однажды лишит воли.

Мало кто «сам виноват», но многие, многие идут навстречу смерти, выбирая безошибочную дорогу, выстраивая сюжет собственной жизни так, чтобы в конце обязательно произошла эта белая вспышка, яркий финал и наступил момент озарения, когда наконечник стрелы и цель наконец-то сливаются в точке совершенства, покоя и правильности всего.

Часа через три Ольга уже ехала в поезде, ей досталось только боковое место в грязном плацкарте, но всё-таки. Потянулись первые коробейники: сначала прошла старуха-мороженщица, потом крупная официантка из вагона-ресторана с кружевной наколкой в лакированных кудрях, выкликающая «кальмары, фисташки, пиво». Откуда-то выпрыгнула крошечная девочка, заскакала по проходу, вопя «камаыы, свисташки, пиииво», родители принялись её ловить, поднялся визг, залаяла чья-то невидимая, но шумная собачка, и поверх всего этого в динамиках запульсировала свирепая попса — «танцы, танцы, танцы, я отрываюсь от земли, лечу…». В общем, поехали.

Поезд как раз вынырнул из очередного туннеля, когда телефон, которым Ольга уже привыкла пользоваться исключительно в качестве будильника, ожил.

На экране высветился «неизвестный абонент». Нажала «ответить» и, не дожидаясь голоса в трубке, спросила:

— Решили попрощаться, Елена?

— Только что узнала: с Катей беда. Не справилась с управлением на серпантине.

— Это ужасно.

— Оля?

— Да, я слушаю.

— Зачем?

— Что именно?

— Не придуривайтесь, мне сейчас и так тяжело. Неужели вы это — из-за мужчины?

— Н-ну… по сумме заслуг.

— Оля-Оля. «Два врага есть у женщины…»

— Лена-Лена. Лучше не начинайте обряд, если не уверены, что сможете его завершить, — знаете такое правило? Вы бы построже следили насчёт наркотиков в школе — девочки от них такие впечатлительные становятся, что до беды недалеко. Не перекладывайте на меня ваши недоработки. Как вы тогда прелестно выразились — я даже не извиняюсь.

— Какая вы стали смелая. Что ж, Оля, прощайте.

— До свидания.

Ольга завершила разговор. Лишь на секунду стало нехорошо — Катя.

«Всегда ли я была такой или из-за этих женщин, их тайн, их напитков и зеркал изменилась настолько, что человек погублен — а мне не страшно?» Потом отмахнулась — пустое.

Открыла еженедельник и стала обдумывать планы на ближайшие недели. Сразу же — навестить маму. Закончить книгу — она теперь будет другая, Ольга уже видела всю схему, осталось только записать. Потом косметолог, парикмахер. Позвонить Марине. Заехать в издательство. И… Алёша? Ну, может быть, в конце октября…

Дама А в раздражении отбросила телефон.

«Дрянь такая! Она у меня ещё получит своё, когда вернётся… А куда ей ещё деваться — побегает и вернётся. Лисица».

«Магички» заканчивают трилогию «Госпожа яблок». Но Винни-Пух же сказал, что «сразу никто не уходит, в гостях так не принято», поэтому я написала ещё один текст, «Знаки любви и её окончания», который должен венчать всю эту историю, как вишенка. Как и положено коктейльной вишенке, он очень красивый, и чтобы оформить его соответствующим образом, мы пригласили замечательного дизайнера Чеслава и художника Полину Бахтину. Вместе они превратили эту книгу в object d΄art, и в скором времени она должна выйти из печати. Пока же могу только похвастать несколькими страничками.

Марта Кетро