Книга Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода - Стивен Рансимен

К походу Раймунда присоединилось некоторое число дворян из Южной Франции. Среди них был Рембо, граф Оранжский, Гастон Беарнский, Жерар Руссильонский, Гийом из Монпелье, Раймунд из Ле-Форе и Изоард из Гапа. Адемар Пюиский привел с собой братьев — Франциска-Ламберта Монтейльского, сеньора Перена, и Гийома-Гуго Монтейльского, а также всех своих людей. После Адемара самым высоким сановником церкви, который прибыл после них, был Гийом, епископ Оранжский.

Экспедиция пересекла Альпы у перевала Коль-де-Женевр и прошла по Северной Италии до побережья Адриатического моря. Вероятно, из соображений экономии Раймунд решил не переправляться морем по Адриатике, а следовать по восточному берегу через Истрию и Далмацию. Это было неразумное решение, ибо тамошние дороги были очень плохи, а жители — неприветливы и суровы. Истрию перешли без каких-либо инцидентов, а затем в течение сорока дней зимы крестоносцы с трудом пробирались по каменистым далматским трактам, где им не давали покоя дикие славянские племена, донимавшие их задние ряды. Сам Раймунд ехал с арьергардом для его защиты и однажды спас своих людей только тем, что возвел поперек дороги преграду из захваченных в плен местных славян, которых жестоко изувечил. Он выступал в путь с хорошими запасами провизии, и никто из его людей не умер в пути ни от голода, ни в бою. Когда наконец они добрались до Скодры, их запасы уже подходили к концу. Раймунд добился разговора с местным сербским князем Бодином, который в обмен на драгоценные подарки позволил крестоносцам закупиться на рынках города. Но еды они там не нашли. Армии пришлось продолжить путь, голодая и бедствуя, пока к началу февраля она не добралась до границы империи севернее Диррахия. Раймунд и Адемар надеялись, что их беды подошли в концу.

Иоанн Комнин встретил крестоносцев в Диррахии, где их уже дожидались императорские посланцы и печенежский эскорт, чтобы провести по Эгнатиевой дороге. Раймунд отправил вперед посольство, чтобы сообщить в Константинополь о своем прибытии, и, передохнув несколько дней в Диррахии, его армия снова тронулась в путь. Брат Адемара, сеньор Перена, остался в городе выздоравливать от болезни, вызванной лишениями в дороге. Люди Раймунда вели себя разнузданно и непокорно. Они возмущались тем, что печенеги следят за каждым их шагом, и из-за неисправимой любви к мародерству то и дело вступали в конфликт с эскортом. Не прошло много времени, как два провансальских барона погибли в одной из таких стычек. Вскоре после этого епископ Пюиский отошел от дороги, и печенеги ранили и схватили его, прежде чем успели понять, кто это. Его тут же вернули в армию, и, как видно, сам епископ не затаил злобы за это происшествие, но войска Раймунда охватило глубокое возмущение. Их недовольство усилилось, когда при сходных обстоятельствах нападению подвергся сам граф возле Эдессы.

В Фессалониках епископ Пюиский оставил армию, чтобы вылечиться от ран. Он оставался там до тех пор, пока к нему не присоединился брат, прибывший из Диррахия. Без влияния Адемара, умевшего сдерживать агрессивные порывы, дисциплина в войсках совсем упала, хотя серьезных инцидентов не было до тех пор, пока они не дошли до Руссы во Фракии. Армия Боэмунда, которая прошла там всего двумя неделями раньше, была в восторге от того, как ее приняли в городе, но, может быть, из-за того, что у горожан уже не осталось провизии на продажу, люди Раймунда почувствовал себя оскорбленными. С криками «Тулуза! Тулуза!» они штурмовали стены, ворвались в город и разграбили его. Несколько дней спустя в Родосто их встретили послы Раймунда, возвращавшиеся из Константинополя с представителем императора и сердечным посланием, в котором тот просил Раймунда поторопиться в столицу, а также прибавлял, что Боэмунду и Готфриду не терпится с ним повидаться. Вероятно, именно вторая часть послания и страх, что он окажется не у дел при принятии важных решений, и заставили Раймунда согласиться на приглашение императора. Он оставил свою армию и поспешил в Константинополь, куда и прибыл 21 апреля.

С его отъездом не осталось никого, кто удержал бы войска в узде. Они сразу же принялись грабить страну. Но оказать ей сопротивление мог не только немногочисленный эскорт печенегов. Стоявшие неподалеку полки византийской армии пришли и атаковали налетчиков. В последующей битве люди Раймунда потерпели полный разгром и бежали, оставив орудие и имущество в руках византийцев. Вести об этом бедствии добрались до Раймунда как раз в тот момент, когда он отправлялся беседовать с императором.

Раймунда хорошо приняли в Константинополе. Его поселили во дворце за стенами, но просили как можно быстрее явиться к императору, где ему предложили принести тому ленную присягу. Однако пережитое в пути и только что полученные новости разгневали его, и он был озадачен и недоволен положением, в котором оказался при дворе. Он с самого начала стремился к тому, чтобы его признали военным вождем всего Крестового похода. Но весь его авторитет опирался на папу и связь с папским легатом — епископом Пюиским. Епископа рядом не было. Раймунд остался и без поддержки, которую дало бы его присутствие, и его советов. Без Адемара он не хотел принимать на себя обязательств, тем более что принести присягу по примеру других крестоносцев означало бы для него отказаться от своих особых отношений с папством. Он свел бы себя на уровень всех остальных крестоносцев. Была и другая опасность. Раймунду хватило ума сразу же понять, что самым опасным соперником для него был Боэмунд. Создавалось впечатление, что, Боэмунд пользуется особым расположением императора, даже ходили слухи, что его назначили на высокий военный пост в императорской армии. Принести присягу означало для Раймунда не только утратить свой авторитет, но и, что было вполне возможно, оказаться в подчинении у Боэмунда как представителя императора. Граф заявил, что прибыл на Восток сражаться за Господа и что Господь — его единственный владыка, намекая тем самым на то, что он — светский посланник папы. Однако он прибавил, что если сам император возглавит объединенные христианские силы, то он будет служить под его началом. Эта уступка показывает, что неприятие у него вызывал не император, а Боэмунд. Алексей мог лишь ответить, что, к сожалению, обстановка в империи не позволяет ему покинуть ее. Напрасно другие предводители латинян, опасаясь, что на карту поставлен успех всей кампании, молили Раймунда передумать. Боэмунд, все еще надеясь стать главнокомандующим императора и спеша ему угодить, дошел до того, что заявил, что встанет на сторону императора в случае его открытой ссоры с Раймундом; и даже Готфрид указывал ему на тот вред, который его отношение наносит всему христианскому делу. Сам Алексей не вступал в эти дискуссии, хотя и не осыпал Раймунда такими дарами, которых не пожалел для других принцев. В конце концов 26 апреля Раймунд согласился принести измененную присягу, обещая уважать жизнь и честь императора и позаботиться о том, чтобы ни он сам, ни его люди не сделали ничего ему во вред. Подобного рода клятвы были необычны для вассалов в Южной Франции, и Алексея она удовлетворила.

По окончании этих переговоров Боэмунд и его армия переправились в Азию. Тем временем армия Раймунда, весьма приунывшая, собралась вновь у Родосто, где стала дожидаться прибытия епископа Пюиского, который должен был повести ее в Константинополь. О том, чем занимался Адемар в Константинополе, мы ничего не знаем. Предположительно он встретился с главными иерархами греческой церкви и, разумеется, побывал на аудиенции у императора. Все эти беседы проходили в очень дружелюбной обстановке. Возможно, он способствовал примирению Раймунда с Алексеем, ибо их отношения быстро улучшились. Однако можно предположить, что гораздо больше этому способствовал отъезд Боэмунда. Император смог наедине поговорить с Раймундом и объяснить ему, что тоже не питает любви к нормандцам и что на самом деле у Боэмунда нет никаких шансов стать главнокомандующим императорских войск. Раймунд переправил свои войска через Босфор через два дня после принесения клятвы, но вернулся, чтобы провести две недели при дворе. Ко времени отъезда у них с Алексеем завязались сердечные отношения, и он теперь знал, что в лице императора имеет могущественного союзника в борьбе против Боэмунда. Его отношение к Византии изменилось[49].