Книга Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни

Дышать больно.

Где-то играют на аккордеоне.

Опять розовая пилюля.

И тишина. Всепоглощающая тишина.

Часть третья

1

Мариам

— Ты меня не узнаешь?

Ресницы у девчонки затрепетали.

— Ты помнишь, что произошло?

Она шевелит губами. Закрывает глаза. Сглатывает. Касается рукой левой щеки. Чуть слышно шепчет что-то.

Мариам наклоняется ближе.

— Ухо, — шелестит девчонка. — Оно ничего не слышит.

Первую неделю она только и делала, что спала — действовали купленные Рашидом в госпитале розовые пилюли, — бормотала во сне, вскрикивала, называла какие-то незнакомые имена, иногда плакала и металась. Мариам даже приходилось ее удерживать. Бывало, ее бесконечно рвало, вся пища извергалась обратно.

Мрачный взгляд поверх одеяла, односложные ответы, что бы ни спросили Мариам или Рашид, — такой она была, когда бодрствовала. Начнешь кормить — мотает головой и плюется. Правда, надолго ее не хватало — капризы быстро сменялись слезами.

Порезы на лице и на шее, швы на израненных руках и ногах Рашид велел смазывать дезинфицирующей мазью. Повязки Мариам регулярно стирала. Когда девчонку тошнило, Мариам приходилось придерживать ее, откидывать волосы у нее с лица.

Сколько она у нас пробудет? — спросила Мариам у Рашида.

Пока не поправится. Ты на нее только посмотри. Ну куда она теперь пойдет, бедняжка?

Из-под груды обломков девчонку откопал Рашид.

— Счастье, что я был дома. Твое счастье, — уточнял он, сидя рядом с ее кроватью. — Я отрыл тебя голыми руками. Вот такой кусок металла, — большим и указательным пальцами Рашид показывал размеры (раза в два больше, чем на самом деле, подумала Мариам), — торчал у тебя из плеча. Я уж думал, клещами вытаскивать придется. Но теперь все в порядке. Еще чуть-чуть — и ты поправишься, будешь нау соча. Как новенькая.

Рашид приволок несколько книг из библиотеки Хакима — все, что сохранилось.

— Очень много книг сгорело. Да и растащили порядочно, по-моему.

В первую неделю муж был сама доброта — то принесет подушку и одеяло, то пузырек с пилюлями. Витамины, говорит.

Это Рашид сообщил Лейле, что в доме ее приятеля Тарика теперь новые жильцы.

— Ничего себе подарочек. Один из командиров Сайафа очень щедр к своим людям. Такой дом для троих.

Трое мальчишек с дочерна обгоревшими на солнце лицами, в неизменном камуфляже, — вот кто были эти свои люди. Они часто попадались на глаза Мариам — курили во дворе и у калитки, прислонив свои автоматы к стене, играли в карты. Главный — немножко постарше и покрепче — важничал, держал себя заносчиво, а тихоня младший, как видно, еще не научился — всегда при встрече кланялся Мариам, улыбался и говорил «салам». Вся его напускная воинственность при этом слетала.

И вот однажды утром в дом угодила ракета. Потом ходили слухи, что стреляли хазарейцы из «Вахдата». Парней разорвало на кусочки и раскидало по окрестностям.

— К тому и шло, сами виноваты, — заключил Рашид.

Девчонке повезло, что так дешево отделалась, думала Мариам. Ведь ее дом разнесло в пыль. А сейчас она потихоньку шла на поправку — ела понемножку, сама мылась, сама расчесывала себе волосы, ужинала внизу вместе с Рашидом и Мариам. Конечно, подступала слабость, кружилась голова, тошнило. По ночам снились кошмары. И от приступов отчаяния было никуда не деться.

— Я занимаю чужое место, — вырвалось как-то у нее.

Мариам меняла белье. Девчонка сидела на полу, поджав синие коленки к подбородку. Глаза ее были полны ужаса.

— Отец хотел вытащить на улицу коробки с книгами, сказал, они для меня слишком тяжелые. Но я ему не дала — мне все хотелось сделать самой. И оказалась не в доме, а во дворе.

Мариам постелила свежую простыню и глянула на девчонку — на ее светлые кудряшки, зеленые глаза, высокие скулы и пухлые губы. Она помнила ее маленькой: вот крошка семенит вслед за матерью в пекарню, вот едет на закорках у брата — младшего, с завитком волос над ухом, — вот играет в шарики с мальчишкой плотника...

А теперь она, похоже, ждала, чтобы ее утешили. Но какие мудрые слова могла ей сказать Мариам, чем ободрить? Когда хоронили Нану, даже мулле Фатхулле нечем оказалось успокоить Мариам. А ведь он цитировал Коран: «Благословен тот, в руках которого власть и который властен над всякой вещью, который создал смерть и жизнь, чтобы испытать вас, кто из вас лучше по деяниям, — Он велик, прощающ!» Мулла Фатхулла увещевал ее: «Это пагубные мысли. Слышишь меня, Мариам-джо? Дурные, пагубные. Они несут муку. Вины на тебе нет».

Что сказать девчонке, как облегчить ее страдания, снять груз с плеч?

Но говорить ничего не пришлось.

— Мне плохо. Тошнит, — прохрипела горемыка, становясь на четвереньки.

— Стой! Потерпи немного. Сейчас принесу таз. Пол-то я только что вымыла... О Господи... Господи...

Миновал месяц.

Однажды кто-то постучался к ним в дом. Мариам открыла.

На пороге стоял мужчина. Он представился и сказал, кто ему нужен.

— Это к тебе! — крикнула Мариам.

Лейла оторвала от подушки голову.

— Его зовут Абдул Шариф.

— Я ни с кем таким не знакома.

— Он спрашивает тебя. Спустись вниз и поговори с ним.

2

Лейла

Лейла сидела напротив Абдула Шарифа, крошечного человечка с рябым лицом и пористым носом картошкой. Короткие каштановые волосы дыбом стояли у него на голове, словно воткнутые в подушечку иголки.

— Прости меня, хамшира. — Мужчина расстегнул воротник рубашки и вытер лоб носовым платком.— Похоже, я не до конца поправился. Еще бы дней пять попринимать эти... как их... сульфамиды.

Лейла постаралась сесть так, чтобы правое ухо было повернуто к говорившему.

— Вы друг моих родителей?

— Нет, нет, — заторопился Абдул Шариф. — Прости меня. — Он напился из стакана, поставленного перед ним Мариам, и поднял палец.

— Мне лучше начать с самого начала. — Он опять вытер лоб. — Я предприниматель, у меня несколько магазинов с одеждой, в основном мужской. Тюмбаны, чапаны, шапки, костюмы, галстуки — такого рода товар. Две лавки здесь, в Кабуле, в районах Таймани и Шаринау, впрочем, я их уже продал. И два магазина в Пакистане, в Пешаваре. Склад у меня тоже там. Так что я много езжу туда-сюда. А в наше время, — он устало хохотнул, — это, скажем так, целое событие.