Книга Бегущий за ветром - Халед Хоссейни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ожидании звонка я мерял шагами квартиру. Пятнадцать шагов в длину, десять с половиной в ширину.
А что, если генерал откажет? Если я ему не нравлюсь?
Комната – кухня. Комната – кухня. Сколько там на часах микроволновки? Долго еще ждать?
Телефон зазвонил около двенадцати. У аппарата был Баба.
– Ну, что?
– Генерал согласен.
Я облегченно вздохнул. Руки у меня тряслись.
– Слава богу!
– Но Сорая-джан пока у себя в комнате. Она хочет сперва поговорить с тобой.
– Я готов.
Баба кому-то что-то сказал. Послышался легкий щелчок.
– Амир? – Голос Сораи.
– Салям.
– Отец согласен.
– Знаю. – Я улыбался и потирал руки. – Я так счастлив. У меня просто нет слов.
– Я тоже счастлива, Амир. Не верится, что все это… на самом деле.
– Мне тоже.
– Только знаешь… Мне надо тебе рассказать что-то очень важное. Прямо сейчас.
– Это все не имеет никакого значения.
– Ты должен знать. Не годится, чтобы мы начинали с тайн. Будет лучше, если ты узнаешь обо всем от меня.
– Если тебе так легче, говори. Но это ничего не изменит.
Сорая помолчала.
– Когда мы жили в Вирджинии, я сбежала из дома с одним афганцем. Мне было восемнадцать… глупый бунт… а он сидел на наркотиках… Почти месяц мы прожили вместе. Мы были на языках у всех афганцев в Вирджинии. Падар в конце концов разыскал меня… Явился к нам и забрал меня домой. Я устроила истерику. Визжала. Рыдала. Кричала, что ненавижу его… Но когда я вернулась в семью… – Сорая всхлипнула, отложила трубку и высморкалась. – Извини. – В ее голосе появилась хрипотца. – Оказалось, у мамы был удар, парализовало правую сторону лица… Меня так мучила совесть. Она-то чем была виновата? Вскоре после этого наша семья переехала в Калифорнию.
Сорая смолкла.
– И какие у тебя теперь отношения с отцом? – спросил я.
– Мы с ним не во всем сходимся, впрочем, у нас всегда были некоторые разногласия… Но я благодарна ему за то, что он не дал мне погибнуть, спас меня. – Сорая снова примолкла. – Ты расстроился?
– Немножко. Лгать я ей не мог.
Конечно, моя мужская гордость, ифтихар, была уязвлена: в ее жизни уже был мужчина, а я еще не ложился с женщиной. Но ведь прежде, чем попросить Бабу идти свататься, я столько раз обдумывал все это… И ответ мой был неизменен: я не вправе никого осуждать за грехи прошлого.
– Ты не передумал жениться на мне?
– Нет, Сорая. У меня и в мыслях не было. Я хочу взять тебя в жены.
В ответ Сорая разрыдалась.
А ведь я завидовал ей. Она поведала мне свою тайну. Ей больше нечего было скрывать. Я уже открыл было рот, чтобы рассказать ей, как я предал Хасана, как по моей вине он, оклеветанный, вынужден был оставить дом, где его отец прожил сорок лет, где слуг и хозяев связывала близкая дружба… Но мне недостало смелости. Во многих отношениях Сорая Тахери была лучше меня. И уж точно храбрее.
Церемония обручения лафц была назначена на следующий вечер. Когда мы подъехали к дому Тахери, я вынужден был припарковать свой «форд» на другой стороне улицы, потому что весь двор и подъезды к нему были забиты машинами. На мне был темно-синий костюм – я купил его накануне, когда отвез Бабу домой после сватовства.
Я посмотрел в зеркало заднего вида – проверил, правильно ли у меня завязан галстук.
– Ты сегодня хорошо выглядишь, – сказал Баба.
– Спасибо, отец. А сам-то ты как? Выдержишь?
– Ты еще спрашиваешь? Да сегодня счастливейший день моей жизни! – утомленно улыбнулся Баба.
Из дома доносился гомон множества голосов, смех, негромкая афганская музыка – по-моему, классический газель[29]в исполнении Устада Сараханга. Я нажал кнопку звонка. В окне прихожей шевельнулась занавеска, мелькнуло чье-то лицо и скрылось. «Это они!» – произнес женский голос. Шум стих. Музыка смолкла.
Дверь открыла ханум Тахери в элегантном черном платье ниже колен. Волосы завиты, на лице радость.
– Салям алейкум, – пролепетала она и тут же всхлипнула. – Видишь, Амир-джан, ты впервые в моем доме, а я уже плачу.
Я поцеловал ей руку – накануне Баба подробно наставлял меня, как себя вести.
Через ярко освещенную прихожую ханум провела меня в гостиную – мимо висящих на стенах фотографий людей, которые отныне будут мне родственниками. Юная ханум Тахери с пышной прической и генерал на фоне Ниагарского водопада. Ханум Тахери в легком платье и генерал в пиджаке с узкими лацканами. Сорая на американских горках, она смеется и машет рукой, от серебряных скобок на зубах расходятся лучики. Генерал при полном параде пожимает руку королю Иордании Хусейну. Портрет Захир-шаха.
Гостиная была битком – человек тридцать сидело на стульях, расставленных вдоль стен. Когда вошел Баба, все встали. Отец медленно двинулся по кругу, пожимая руки и приветствуя каждого гостя в отдельности; я следовал за ним. Баба и генерал – все в том же сером костюме – обнялись и похлопали друг друга по спине. «Салям» прозвучало негромко и с особым уважением.
Генерал подпустил меня на расстояние вытянутой руки и тонко улыбнулся, как бы желая сказать мне: вот теперь, бачем, все как полагается у добрых людей. Мы троекратно расцеловались.
Я и Баба сели рядом. Напротив расположились генерал с женой. Дыхание у Бабы участилось, то и дело он доставал носовой платок и вытирал пот со лба. Заметив мой беспокойный взгляд, Баба вымученно улыбнулся и чуть слышно прошептал: «Со мной все хорошо».
В соответствии с традицией, Сорая отсутствовала.
Пара вежливых фраз – и вот уже генерал откашливается. Все затихают. Генерал кивает Бабе.
Отец начинает говорить. Дыхания ему не хватает, и приходится прерываться посреди фразы, чтобы набрать в грудь воздуха.
– Гёнерал-сагиб, ханум Джамиля-джан… мы с сыном сегодня смиренно… прибыли под ваш кров. Вы… достойнейшие люди… выходцы из выдающихся и прославленных семейств… для которых честь всегда была превыше всего. Выражаю… свое глубочайшее почтение… ихтирам… лично вам, членам… ваших семей и… вашим предкам. – Отец перевел дыхание и вытер лоб. – Амир – мой единственный ребенок… и он был мне хорошим сыном. Надеюсь, он покажет себя достойным… вашей доброты. Окажите честь Амир-джану и мне… примите его в свою семью.