Книга Тайны Далечья - Марина Юрина

Покинул Дион пиршество, но домой не пошел, а почти до утра в карете возле хором барона просидел, отъезда семейства заморского ожидаючи. Поверил ему барон, испугался за жизнь свою, и поутру в дальний путь со всем семейством отправился. Хоть добра с собой жадный посланник много прихватил, на пяти повозках имущество вез, но куда больше на разграбление оставил. Трусливо бежал барон Дрегмер, а ведь на самом деле немилости княжеской не было и доносов на него никто не писал.

Тяжело и пусто вдруг стало на сердце обманщика, цели-то он своей достиг, отомстил за любовь поруганную и сердце разбитое, да уберег других несчастных от подобной участи, однако уж больно многим он пожертвовал. Слишком утомительный путь по грязным болотам интриг ему пришлось пройти, чтобы пройда такой, как барон Дрегмер, ему на слово поверил. Чужда и противна была Диону личина, которую он в последнее время носил. Приказал высокий чиновник кучеру домой ехать, а когда тот за ним воротился, чтобы на службу в Торговый Надзор отвезти, увидел возница лишь распахнутые настежь ворота да двор пустой. Слуги были распущены, а хозяин куда-то пропал.

Долго еще по Кижу ходили слухи о загадочном исчезновении посланника заморского вместе со всем семейством да Правой руки Главного Надзорного. Много шептались о том горожане да предположения, одно страшнее другого, строили. Но только не перебрались пустые россказни через высокие стены славного стольного града и не достигли деревушки, где Дион вместе с женою молодою душа в душу жил, знания древние сохраняя, преумножая и тем пользу людям далеченским немалую принося.

ЧАРОДЕЙСКАЯ ЯГОДА

Есть у нас поверье, будто бы как только тронет землю морозом да выпадет первый снег, который не раз еще растает, прежде чем укрыть землю на зиму мягкой пуховой периной, появляется в лесах чудо-ягода. Не каждому дано ее найти, а уж кому повезет, кого чудо-ягода сама выберет да в руку запрыгнет, тот, считай, всем миром владеть может, такую власть ягода чародейская дает. До сих пор много у нас охотников ягоду волшебную разыскать по лесам шастает, да никто что-то не слыхивал, чтобы кому-то из людей удалось это сделать. Правда, рассказывал мне дед, который от своего деда это слышал, что был однажды такой случай…

* * *

Веселый детский смех всколыхнул пожухлые травинки, колокольчиком прозвенел в дупле столетнего дуба, раскатился горошинками по промерзшей за ночь земле, расшвырял опавшие листья и уже хотел двинуться дальше в лес, где за стволами деревьев и в причудливо переплетенных ветвях что-то поблескивало, будто чьи-то любопытные глаза внимательно следили за происходящим. Но вдруг оборвался, замер внезапно, а потом и вовсе пропал, словно и не было его.

– Веселитесь, дармоеды? – визгливый до рези в ушах женский голос разорвал в клочья лесную тишину. – Дома дел по горло, а они тут прохлаждаются! Ладно Фимка, малой еще, а ты-то, жердь окаянная, замуж скоро, а ей все игрушки! За что мне такое наказание! У всех дети как дети, а у меня пеньки с глазами, коряги безрукие, только бы им бегать да забавляться! Танька, кому говорю, марш домой!

Тоненькая фигурка девочки-подростка, закутанная в дырявый платок, от страха съежилась и стала совсем маленькой, детской. Понурив плечи, девочка побрела к деревне, ведя за руку младшего братишку, испуганно переводящего огромные глазищи с сестры на мать.

– Чаво гляделки вылупил, спиногрыз?

Заскорузлая рука с неровно обломанными ногтями, огрубевшая от тяжелого крестьянского труда, привычно размахнулась для подзатыльника, малыш зажмурил глаза… Но удара не последовало. Крестьянка внезапно поскользнулась на мерзлой траве и со всего маху шлепнулась на землю, разразившись громкими сетованиями на свою несчастливую жизнь, перемежая их грубыми ругательствами.

Когда заигравшиеся на лесной опушке детишки в сопровождении все еще изрыгающей проклятия мамаши скрылись за скрипучей дверцей ближней к лесу избы-развалюхи, из-за деревьев показался здоровый мужик в распахнутом кафтане и без шапки, заросший и лохматый, похожий на медведя. Задумчиво посмотрел вслед детишкам, головой покачал да что-то под нос себе пробормотал.

Жизнь у Танюшки была нелегкой, хотя и не намного хуже, чем у подружек. Пока отец, охотник Агафон, жив был, жили они распрекрасно. Отец никогда из леса без добычи не возвращался, охотником был знатным, на медведя в одиночку ходил. Иногда рыбачил на озере, даже дочку с собой брал, хоть мать и ворчала, что не девичье это дело. Но вот чуть меньше года назад, прошлой зимой, повадились по ночам волки в деревню: то курятник разорят, то в хлев заберутся. В деревне, почитай, ни одной собаки не осталось. Их верный Трезор одним из первых пропал, защищая хозяйское добро. Очень горевал Агафон, потеряв лучшего друга. С Трезором они неразлучны были, вместе охотились, вместе по лесам бродили. И поклялся Агафон извести проклятую волчью стаю, за друга четвероногого отомстить да и жителей деревенских от напасти избавить. Мужики деревенские вместе с ним собрались, вооружились, кто чем мог, и пошли в лес по следам волчьим. Три дня и три ночи не было о них ни слуху ни духу. Волки тоже по ночам деревню не навещали. А на четвертый день после полудня приполз один из охотников. Израненный, оставляя за собой на снегу широкий кровавый след, едва добрался он до своего дома и испустил дух, успев прошептать: «Они придут… Берегитесь… Уходите…»

А куда уходить? Хоть и невелико добро в избенках, а бросать жаль. И зима на дворе. Без тепла, без еды идти куда глаза глядят, с детишками малыми, значит, на верную смерть всех обречь. Собрались старейшины, посовещались да и решили зиму в деревне переждать, а там, как получится. И стали деревенские обитатели жить на осадном положении. Люди на улицу даже днем выходить боялись, а уж как стемнеет, так все из дома и носу не кажут, деревня словно вымерла; по ночам же лежали без сна, прислушиваясь к леденящему сердце волчьему вою. Скотины в деревне вовсе не осталось, были случаи, что и люди пропадали, кто по глупости из дома выходил али засветло домой не добирался. Изба Танюшкиных родителей на опушке леса стояла, им страшнее всего было по ночам. Чаще всего они даже не ложились спать, сидели всю ночь втроем, тесно прижавшись друг к другу, и мать рассказывала детишкам сказки. А засыпали, только когда с унылым серым светом сонного зимнего утра затихал, удаляясь, жуткий вой и тишина заботливо укрывала измученную за ночь деревню. Днем, выбираясь, чтобы снег разгрести да воды набрать, видели они вокруг своего дома непрерывные цепочки следов волчьих, словно вся стая кружила около избушки. Танюшке врезалась в память прошлая зима, но как-то странно, не отдельными днями, похожими друг на друга, как скупые капли воды, которые они с братом роняли друг другу на руки, умываясь, а целиком, одним длинным серо-черным днем или черно-серой ночью, не разобрать. Ей почему-то казалось, что солнечных дней не было той зимой вовсе.

Когда же наконец первые лучи бодрого весеннего солнышка осторожно прокрались в осажденную деревню, волки вдруг пропали. Еще несколько дней жители по привычке сидели по домам, а потом начали осторожно выползать на солнышко, разглядывая друг друга со страхом и недоумением, с трудом узнавая соседей и родственников. Плач и стон несколько дней стояли над разоренной деревней: голодные, изможденные люди сетовали на горечь потерь: кто в лесу сгинул, кто от голода али со страху помер. Живности у людей больше никакой не было, даже крысы покинули голодающую деревню, хотя, казалось бы, куда им деваться, крысам-то?