Книга Дорога перемен - Джоди Пиколт

Голос мамы звучит словно издалека:

— Вы правы. Это ваш дом, ваша ферма, мне здесь не место. Джоли навязал нас вам. Ему не следовало обращаться с подобной просьбой.

— Я не понимаю значения слова «навязал».

— Я не это хотела сказать. Вы все мои слова воспринимаете превратно. Такое впечатление, что все, что я говорю, прокручивается у вас в голове в другом порядке.

Сэм всем весом наваливается на стену сарая — мне кажется, что он может ощутить мое присутствие.

— Когда садом заправлял мой отец, он делал это совершенно бессистемно. Одно хранилище там, другое здесь. Яблоки для оптовой торговли вперемешку с яблоками для розничной. С одиннадцати лет я пытался доказать ему, что так садоводством не занимаются. Он отвечал, что я не понимаю, о чем говорю, и что бы я ни выучил в школе по садоводству, у меня нет такого опыта ведения дела, как у него. Да и откуда ему взяться? Поэтому, когда он вышел на пенсию и переехал во Флориду, я выкопал молодые деревья и пересадил их, как считал нужным. Я понимал, что здорово рискую. Пара деревьев погибла. Отец не приезжал сюда с тех пор, как отошел от дел, а когда он звонит, я делаю вид, что сад остался в том же виде, в каком был при нем.

— Я понимаю тебя, Сэм. — Мама переходит с ним на «ты».

— Нет, не понимаешь. Мне насрать на то, что ты считаешь, что в этом саду нужно выращивать арбузы и капусту. Иди и скажи это Джоли, Ребекке, кому хочешь, черт возьми! Когда я умру, тогда действуй, если сможешь убедить остальных, пересади здесь все. Но не смей, никогда не смей говорить мне в глаза, что то, что я сделал, — плохо! Этот сад — лучшее, что я создал в жизни. Это как… Это как если бы я сказал тебе, что у тебя плохая дочь.

Мама долго молчит.

— Я бы не стала разводить арбузы, — наконец говорит она, и Сэм смеется.

— Давай начнем сначала. Я Сэм Хансен. А вы…

— Джейн. Джейн Джонс. Боже! — восклицает мама. — Звучит как имя самого занудного человека на земле.

— Сомневаюсь.

Я отчетливо слышу, как соприкасаются их ладони. Тихий звук в ночи.

Чьи-то шаги приближаются к тому месту, где я сижу. В панике я заползаю за угол сарая, подальше от голосов. Единственная возможность спастись — оказаться внутри сарая. Я пытаюсь ступать неслышно, но кроссовки шуршат по сену. Я прижимаюсь к земле и заползаю в сарай.

Я сажусь, и первое, что я вижу, — это летучая мышь, темный комок в углу сеновала. Хочется закричать, но разве криком поможешь?

Летучая мышь взвизгивает и проносится мимо меня. Я вскидываю руки, чтобы закрыть лицо, но кто-то хватает меня за запястья. Я оборачиваюсь. Хадли.

— А ты что здесь делаешь? — испуганно шепчу я.

— Я здесь живу, — отвечает он. — А ты что здесь забыла?

— Я подслушивала. Ты их слышал?

Хадли кивает. Потом вытаскивает соломинку из охапки сена у стены и прикусывает ее передними зубами.

— Я надеялся на нокаут в первом раунде.

— Ужас какой! — говорю я со смехом.

В лунном свете Хадли кажется выше. Его губы… Они передо мной, но так далеко. Я протягиваю руку. Хочу к нему прикоснуться. Но от смущения тут же ее отдергиваю.

— Ты всю работу переделал?

— Какую работу?

— Забыл ужин? Ты сам сказал моему дяде…

— А-а, это…

Он подгребает ногами рассыпавшееся сено.

Хадли так долго молчит, что мне начинает казаться, что что-то случилось. Я оборачиваюсь и пристально смотрю на него.

— Что со мной не так?

— Дело не в тебе, — уверяет Хадли. — Ты очень красивая маленькая девочка.

— Я не маленькая! — вздергиваю я подбородок.

— Я знаю, сколько тебе лет. Спросил у Джоли.

Хватит об этом.

— Я не понимаю… Еще вчера мы отлично проводили вместе время, а сегодня ни с того ни с сего ты ведешь себя так, будто я прокаженная.

— Я просто больше не могу проводить столько времени с тобой. — Он меряет шагами крошечный квадратик света, который падает от луны на пол сарая. — Мне платят деньги за работу, Ребекка. Это моя работа, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю в работе, но отлично знаю, как нужно относиться к друзьям.

— Не поступай так со мной, — просит Хадли.

Я стискиваю кулаки. Как поступать? Я ничего не сделала.

Он делает шаг навстречу, и мое сердце подпрыгивает в груди. Я отступаю.

Оказавшись прижатой к стогу соломы, я начинаю учащенно дышать. Я вдыхаю эту ужасную сухую траву, она проникает в мои легкие. Хадли нависает надо мной, я вижу в его глазах отражение своего лица.

Я толкаю его рукой в грудь и перехожу в другой угол сарая.

— Значит, тебе нужно избавиться от сорняков, да? Об этом ты говорил с Сэмом. А когда созревают эти яблоки? В сентябре? — Я без умолку говорю о том, в чем совершенно ничего не смыслю. — А завтра ты чем будешь заниматься? Я подумывала над тем, а не прогуляться ли завтра в Стоу по магазинам. Я там еще не была, а дядя Джоли говорит, что там есть магазин грампластинок, который мне обязательно понравится. Там столько неонового света и всякого такого… Я тебя уже спрашивала, чем ты намерен заниматься завтра?

— Вот этим, — произносит Хадли, обнимает меня и целует.

Раньше мне казалось, что настоящее счастье — это когда несешься на велосипеде с холма, на который так тяжело было взобраться. Летишь быстрее звука, отпустив руль, и волосы развеваются на ветру. Я пыталась ловить воздух руками, а когда после удивительного спуска приходила в себя у подножия, оказывалось, что в руке ничего нет…

Я вспоминаю об этом в тот момент, когда Хадли прижимается ко мне, и не решаюсь закрыть глаза, потому что боюсь, что опять найду лишь пустоту, хотя так уверена в обратном. В какой-то момент он замечает мой взгляд и улыбается, касаясь моих губ.

— На что ты смотришь? — шепчет он.

— На тебя, — признаюсь я.

23

Джоли

Мой отец умер на три года раньше мамы. Врач сказал — сердечный приступ, но мы с Джейн сомневались. Не было никакой уверенности в том, что у моего отца вообще имелось сердце.

Джейн тогда уже жила в Сан-Диего, а я в Мексике. Занимался научными исследованиями для компании «Кортц», которые превратились в поиски святого Грааля, а потом в исследования неизвестно чего. Джейн единственная знала о моем местонахождении. Я жил в маленькой деревушке возле Тепехуано, которая была настолько мала, что даже не имела собственного названия. Я жил у беременной женщины по имени Мария, хозяйки трех кошек. Я проводил небольшие раскопки в нехоженых горах. Ничего не нашел, но признался в этом одной Джейн.

Мама, разумеется, первой позвонила Джейн. Я думаю, она бы и мне позвонила, только адреса не знала и не умела звонить по международной линии. Она сообщила, что папа просто упал и умер. В больнице ее постоянно спрашивали, не жаловался ли он на газы в кишечнике, не издавал ли звуков по ночам, но мама не знала. Она уже давно привыкла спать с берушами в ушах, чтобы не слышать отцовского храпа. И ложилась всегда раньше его.