Книга История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств - Райнхард Виттрам

В ходе постоянной заботы шведов о повышении образовательного уровня населения в 1632 году был основан первый провинциальный университет – расположившись военным лагерем под Нюрнбергом[176], Густав Адольф дал распоряжение об основании латинско-шведского университета в Дорпате. И если в первые годы его существования студентами в нем являлись в основном шведы и финны, то профессорско-преподавательский состав был представлен прежде всего немцами (из 24 преподавателей шведами были только 7 человек). При этом почти все немецкие профессоры происходили либо из Тюрингии – родины Реформации, либо из шведской Померании.

Судьба университета была полна разных превратностей. В 1656 году, когда русские захватили Дорпат, его закрыли и открыли вновь только в 1690 году, а в 1699 году перевели в Пернау, где он в 1710 году совсем захирел в период военного лихолетья Северной войны[177]. И можно сказать, что на истории этого учебного заведения как в зеркале отразились особенности развития Прибалтики, наглядно продемонстрировав, как война в ее бесконечном многообразии воздействует на построение и разрушение форм нашей жизни.

После воссоздания университета в 1690 году большинство студентов в нем составляли немцы, родившиеся в крае, тогда как почти все профессоры были шведами (24 из 28), которые в рамках проводимой шведами общей политики способствовали усилению влияния Швеции в крае.

Непосредственным образцом для функционирования лифляндского университета являлось учебное заведение в Упсале, а для медицинского факультета (и для востоковедов тоже) примером служил Утрехт. И все же наиболее существенное влияние на духовную жизнь университета оказывали германские научные дисциплины, преподававшиеся в университетах Галле, Кёнигсберга, Ростока и Виттенберга, а также занятия по естественному праву, проводившиеся такими юристами-новаторами, как Гроций, Пуфендорф и Томазий. При этом нельзя забывать и о том, что сама Швеция в XVII веке тоже находилась под сильным личностным и духовным немецким влиянием. Среди ее подданных было немало немцев, побудивших университеты в Дорпате и Грейфсвальде преклоняться перед одним и тем же правителем. В то же время, несмотря на все контрмеры, предпринимавшиеся ортодоксальными лютеранскими шведскими кругами, в Лифляндию началось проникновение галльского пиетизма[178]. Тогда же один из немногих университетских преподавателей из числа лифляндских немцев, родившийся в Курляндии Якоб Уальд, ставший позднее шведским имперским историком, стал практиковать на своих лекциях сочетание преподаваемых им предметов с современной германской поэзией.

Кроме того, не совсем были потеряны духовные и культурные связи и с метрополией, ведь для современников того времени Лифляндия вовсе не исчезла где-то за горизонтом. В частности, в изданном в 1609 году в Германии атласе, составленном в свое время Герардом Меркатором, Лифляндия по-прежнему значилась немецкой провинцией, а в своем выступлении в Виттенбергском университете в 1629 году сын ревальского горожанина Николаус Шпехт тепло отозвался о Лифляндии, назвав ее областью Германии. Будучи проездом с такой же дипломатической миссией, что и Олеарий[179], написавший свои знаменитые путевые заметки, великий поэт-лирик того времени Пауль Флеминг прибыл в 1634 году в Реваль, где решил жениться и жить в дальнейшем в качестве городского врача. Однако ему пришлось совершить путешествие в Персию, по возвращении из которого он умер. Смерть перечеркнула планы Флеминга, но потомкам остались некоторые его почерпнутые из любви к Эльзабе Нихузен и сочиненные в Ревале сонеты. Другой участник той же дипломатической миссии, свояк Олеария Филипп Крузиус[180], поступил на службу к шведам и дослужился до штатгальтера Реваля, став основателем балтийско-немецкого рода Крузенштернов.

Не потеряли связи прибалтийские немцы и с поэтическими кругами Кёнигсберга. Они сохранили также отношения с величайшим хранителем родного немецкого языка – Веймарским Плодоносным обществом[181].

Политическая судьба Германии, боровшейся с турками и французами, никогда не находила в Лифляндии большего отклика, чем во время дебатов в 1694–1695 годах, организованных ректором Дорпатского университета Мартином Бертлефом. Этот уроженец саксонской Трансильвании, бежав от турок, пламенно осуждал оккупацию Францией Страсбурга и Гейдельберга и притеснение там немцев со стороны французов. Не случайно историк фон Раух в своих трудах справедливо подметил, что в его докладах история Германии XVII столетия нашла свое «неповторимое живое воплощение».

В целом можно сказать, что от одного десятилетия к другому влияние Швеции в обеих провинциях возрастало. К началу шведского господства главным образом в Лифляндии, но частично и в Эстляндии начались глубокие преобразования в земельных и имущественных отношениях. Правительство провело проверку документов, подтверждавших право на владение собственностью, и осуществило отчуждение у поляков и их пособников имущества, а также всех несправедливо захваченных ими в годы военного лихолетья земель с тем, чтобы передать в дальнейшем данную собственность шведским вельможам и их сторонникам. В 1641 году во владении шведских дворян находилось уже две пятых всей возделываемой в Лифляндии земли. При этом наиболее крупными земельными угодьями с располагавшимися на них небольшими городами стали владеть представители старинных шведских дворянских родов Оксеншерна, Банер, Горн и Делагарди, которых по старинке продолжали называть на польский манер старостами. Их отпрыски, естественно «молившиеся» на Стокгольм, редко пускали корни в Лифляндии, хотя некоторые из них и продолжали числиться в составе представительных органов.

С начала господства Швеции в Прибалтике немецкое дворянство Эстляндии и Лифляндии служило в шведском войске. В частности, лифляндцы проходили службу практически в каждом шведском полку, и ни одно сражение не обходилось без жертв с их стороны, поскольку они участвовали во всех битвах крупных держав, на полях которых представители старинных родов завоевывали себе европейскую славу.