Книга Сезон долгов - Елена Хорватова

– Да, Дмитрий Степанович, на ближайшие дни дел вы мне наметили невпроворот. Но с другой стороны, я должен принести вам благодарность – пока ваш покорный слуга прохлаждался в столице, вы ухитрились проделать здесь за меня всю основную работу. Вот что значит – московская хватка! Собранные вами документы прихватить позволите? Благодарю. Честь имею кланяться.

Глава 22

Прошло несколько дней, наполненных ожиданием. Дмитрий наконец смог позволить себе наслаждаться покоем, гуляя по парку. Но роскошь южной природы уже оказалась тронутой увяданием. Во всем чувствовалось дыхание близкой осени. Вода в море по утрам была холодной и прогревалась лишь к обеду на мелких местах. На аллеях парка садовники заметали опавшие листья, но к вечеру желтая листва вновь покрывала дорожки. В саду буйствовали осенние цветы – георгины и астры, а роз на кустах становилось все меньше, и к тому же они измельчали...

Через три дня после визита следователя мадемуазель Коноплянникова была вызвана для опознания предполагаемой преступницы в губернский город, затем от ворот парка исчезла ставшая уже привычной охрана, а еще через день в имение Рахмановых пришла телеграмма. Следователь сообщал, что снимает с князя обязательство не покидать пределы собственного дома и приглашает Дмитрия Степановича Колычева посетить из профессионального интереса допрос арестованной Боришанской.

Колычев засобирался в губернский город. Феликс, слишком долго просидевший в четырех стенах и наконец обретший долгожданную свободу, решил его проводить, а заодно пригласить Веру в какой-нибудь хороший ресторан, чтобы отметить благоприятный для него поворот событий.

Пока Вера наряжалась в своем флигеле, а Феликс на конюшне давал перед отъездом распоряжения слугам, Дмитрий ожидал их в гостиной, коротая время за беседой с княгиней Рахмановой.

– Ах, Митя, я боюсь, что Феликс снова готов увлечься смазливенькой барышней, – жаловалась княгиня. – Я, конечно, очень благодарна мадемуазель Коноплянниковой за ее участие и откровенные показания по делу об убийстве, но теперь, когда все уже позади, можно было бы и проводить эту особу восвояси. Согласитесь, девица Коноплянникова – совершенно неподходящее знакомство для моего сына, наследника одной из самых блестящих российских фамилий... Но мой мальчик, увы, настолько легкомысленное существо, что совершенно не желает учиться даже на собственных ошибках. Уж казалось бы, история с первой Верой должна была привить ему больше серьезности, и вот, извольте видеть, опять сплошные глупости на уме...

– Дмитрий Степанович, экипаж готов, – доложил лакей. – Его сиятельство просят вас спуститься в парк, пора в дорогу.

Попрощавшись с княгиней, Дмитрий вышел на парадное крыльцо особняка, возле которого стоял экипаж. Феликс и Вера, одетая в роскошное шелковое платье и шляпу умопомрачительных размеров, шептались о чем-то, поглаживая коней по холке.

– Ну что, Феликс, в путь? – спросил Колычев.

– Одну секунду, друг мой, – Феликс перехватил у садовника букет из самых лучших осенних роз и галантно преподнес его Вере. – Вот теперь можно трогать!

– Митя, – осторожно сказал Рахманов, когда они поднимались на верхнюю палубу уже знакомого парохода «Державин», – ты ведь по прибытии пойдешь в Окружной суд на допрос Боришанской? Ты не обидишься, если мы с Верочкой не будем тебя ждать, а сразу, так сказать, предадимся веселью? Мы тут так натосковались оба, а у тебя важные дела и они могут затянуться...

– Ну конечно, зачем тебе терять драгоценные часы свободы, – согласился Колычев. – Не будем привязывать наши планы к делам друг друга. Я, освободившись, могу вернуться в имение, а вы развлекайтесь. Не хочу вам мешать. Мне даже кажется предпочтительным такой вариант, после судейских допросов пение ресторанных шансонеток обычно не увлекает.

– Еще бы, иначе в этом было бы нечто извращенное, – Феликс не мог скрыть довольной улыбки. – К тому же, я вижу, ты уже понял, что мне хочется побыть с Верой наедине... Митя, вот за что я тебя всегда ценил – ты умеешь понять гораздо больше, чем тебе говорят словами, и умеешь не обижаться, даже если друзья бывают бестактными. Умение понять и простить – главная добродетель человека!

Произнеся эту сентенцию, Рахманов скрылся за дверью каюты, где они с Верой уединились до конца поездки.

Когда Дмитрий добрался, наконец, до здания судебных установлений, арестованную уже доставили на допрос, но следователь не начинал, ожидая прибытия господина Колычева.

Арестантка под охраной часового томилась в ожидании у зарешеченного окна и то, что о ней наконец вспомнили и пригласили в кабинет судебного следователя, встретила с облегчением.

Любовь Боришанская к тому моменту провела в арестном доме четыре ночи (а ночь – самое страшное время для человека, впервые оказавшегося под арестом – никто не отвлекает от горьких мыслей) и выглядела совершенно сломленной, тем более что процедура опознания осталась позади и отрицать свою причастность к убийству никакого смысла уже не имело.

– Я не хотела ее убивать, – повторяла она, вытирая мокрые глаза и кусая и без того искусанные губы. – Она сама меня довела. Она надо мной издевалась. Обзывала меня дешевой подстилкой и шлюхой, а сама-то хороша! Только и делала, что прыгала из постели в постель по разным ухажерам. И еще похвалялась, что она – княгиня и мне, дескать, не ровня. Велика заслуга – окрутила дурака-князя! А сама с ним не жила, а развлекалась в Петербурге... Я ничего плохого не хотела, только поговорить, попросить, чтобы она о Лешке Заплатине и думать не смела. Он, с тех пор как узнал, что эта стерва приезжает, так сам не свой стал. Все время о ней говорил, фотографию откуда-то вытаскивал и любовался. И все время «Ох, Вера, Вера, Вера!» твердит, как заведенный. Вера то, Вера се, Вера все! Ну известно, старая любовь не ржавеет. А я для Лешки на все была готовая, и с контрабандой и с подпольем, во всем ему помогала, порой головой своей рисковать приходилось. Для меня Заплатин, может быть, весь свет в окошке, муж-то старый, из него песок сыплется, он мне в деды годится. Он сам позволил, так и говорил: «Заведи себе, деточка, сердечного друга. Бог это простит. Я на свете долго не заживусь, освобожу тебя...» Я так мечтала, что придет время, старик Боришанский Богу душу отдаст, мы с Лешкой обвенчаемся и заживем одним домом. А его вдруг на любовь к этой Вере повело. Ну разве не обидно? И главное, он еще мне заявляет: «Скоро Вера, Надежда, Любовь. Верочка именинница. Возьму и пошлю ей подарок, авось князишка не посмеет выкинуть». А про то, что меня Любой зовут и я тоже именинница, даже и не вспомнил. И тогда, на вечеринке, уснул спьяну рядом со мной, а сам и во сне шепчет: «Вера, Вера, зачем ты, зачем?» А что – зачем? – не сказал. Но я-то знала, что она уже на петербургском поезде к нашим местам подъезжает. Плакало, думаю, мое счастье... Я потихоньку из дома выскользнула, знакомые парни меня на шхуне до Ай-Шахраза подкинули... Ну а дальше вы все знаете.

– Стало быть, вы утверждаете, что не имели осознанного намерения совершить убийство княгини Рахмановой? – уточнил следователь.