Книга В Шотландском замке - Вера Крыжановская

После записанного мною прошло около двух тяжелых недель, потому что я ослабевала и страдала более прежнего, так как к общей слабости прибавились еще колики в области сердца. Однажды утром я лежала на диване в этой самой комнате, как вдруг вбежала бледная Мариетта и сказала, что видела в окне, как из кареты выходил отец де Сильва.

— Скорее, — приказала я ей, — ступай спрячься и не входи ко мне, пока он не уедет. Если он увидит тебя, ты можешь поплатиться жизнью!

Она скрылась, как тень, а меня охватило злорадное чувство при мысли, что судьба шлет его ко мне. Наконец, я буду иметь возможность бросить ему в лицо все мое презрение и разоблачить его, сказав, что знаю его отношения к отравительнице Карлотте, об участии в убийстве Эдмонда и похищении Чарли. Через несколько минут дверь отворилась, и вошел преподобный отец, как всегда спокойный и сдержанный, хотя несколько более спешной походкой, глядя на меня тревожным, пристальным взглядом. Я вдруг ослабела при виде человека, сделавшего мне столько зла и под конец даже убившего. Он нагнулся ко мне, взял руку и участливо спросил, с грустью в голосе:

— Что с вами, леди Антония? Отец Мендоза уведомил меня, что вы больны. Что с вами? Отчего заперлись вы здесь и не хотите посоветоваться с врачами?

Он еще осмеливается спрашивать, что со мною! Я вздрогнула от негодования, отчаяния и отвращения. Сделав над собой усилие, я приподнялась и оттолкнула его руку.

— Довольно лжи и гнусного издевательства, лицемер, прикрывающийся словом Божиим, чтобы скрыть от людей подлость своей души. Или вы думали, что все ваши злодеяния так никогда и не откроются? Вы — зачинщик и сообщник убийств, друг отравительницы Карлотты и похититель моего ребенка! — кричала я вне себя от бешенства.

Де Сильва задрожал, мертвенно побледнел и попятился, а я, не обращая внимания, продолжала, с горячностью:

— Вам не нравится, что я срываю с вас так искусно носимую до сей поры личину строгого, примерного, честного и благочестивого служителя церкви, который без милосердия осуждает чужие слабости? А почему бы и нет? Никто ведь не знает, что священнослужитель храма Божьего темной ночью посещает притон своей бывшей любовницы и в обществе наемного убийцы играет в карты, а своей подруге заказывает изготовление надежного снадобья, чтобы избавиться от лиц, ему мешающих. У меня еще цела вторая отравленная облатка из тех двух, что вы дали, и меня очень соблазняет мысль отдать ее на суд людской… Признавайся же, клятвопреступник, с каким намерением толкнул ты Вальтера и меня на преступление, за что погубил ты нас, а меня, под конец, отравил?..

Я не могла продолжать, потому что задыхалась: мне не хватало воздуха, и сильная боль сжала сердце. Бледный, как призрак, и сотрясаемый нервной дрожью слушал меня преподобный отец не прерывая. Потом, густо покраснев, со сверкающим взором и дрожащими губами, он сделал шаг ко мне.

— Вы хотите знать причину предъявленных мне обвинений, которые только дьявол мог открыть вам? Хорошо, я отвечу и открою правду. Никто не знает то, что я вам скажу, и что поверю уже отверстой могиле. Вместо того, чтобы принять теперь вашу исповедь, выслушайте меня.

В жизни моей я не знал ни радости, ни любви. Круглый сирота, я был отдан в семинарию и ухватился за единственное, что было дозволено — честолюбие, дабы достигнуть высокого положения. Этой тяжелой, упорной работе я посвятил всего себя и не заметил, как промелькнула моя молодость, а когда достиг желанной цели, то оказался стар телом, но молод душой, и тут почувствовал страшную пустоту такой жизни, которая вся ушла на удовлетворение честолюбия. Совершенно неожиданно проснулась во мне потребность любить и быть любимым, а между тем это, столь человечное и законное для всякого другого чувства для меня являлось преступным. Именно в это время душевного разлада и перелома приехал я сюда, увидел вас в первом расцвете вашей дивной красоты, и… в этом была моя гибель! Я до самозабвения полюбил вас, Антония, а моя страсть, скованная и скрытая личиной бесстрастия священника и духовника, и не находившая отклика, истерзала меня. Нет слов описать мою душевную муку, когда я увидел вас замужем, а потом узнал, что вы любовница другого. Эдмонда и Вальтера я принес в жертву присущему всякому человеку чувству — безумной ревности, разрывавшей мое сердце. Но вот какой план и задумал: Ребенок должен исчезнуть, а Эдмонд умереть, чтобы вы остались одна, потому что Вальтер, будучи замешан в убийстве, опасности не представлял: его можно было обуздать, а не то и вовсе уничтожить в любой момент. Но справедливо, что человек предполагает, а Бог располагает: так и тут все вышло иначе. Я не предугадал, что вы можете сделаться любовницей Вальтера, и не предвидел, что ставши герцогом Мервином тот поднимет голову, сумеет добыть улики против меня с Мендозой и под угрозой жалобы на нас Святейшему Отцу потребует, чтобы мы освятили ваш союз. Но я бы скорее умер, чем согласился на это. Не теряя времени надо было разоблачить непокорного противника в ваших глазах и лишить положения, делавшего его гордым и смелым. Все произошло как я хотел: ребенок был возвращен, вы осведомлены об этом втором преступлении нового герцога, уличавшие нас документы исчезли, а он кончил самоубийством. Правда, мой план, довести вас до одиночества, угрызений совести и вступления в монастырь не удался сразу, но у меня оставалась надежда на будущее… От Карлотты же я хотел добыть любовный напиток, чтобы пропитать им освященные облатки и таким образом возбудить в вас любовь ко мне, но отнюдь не убивать вас. Карлотта обманула меня и дорого заплатит за это…

Смейтесь надо мною, вы имеете на это право, потому что я разбит по всем пунктам. Немезида разоблачила и обесчестила меня. А тем не менее я доволен. Теперь, когда для меня утеряна всякая надежда впредь обладать вами, я предпочитаю видеть вас мертвой: пусть лишь могила владеет вами!

Он остановился, задыхаясь. Его искаженное лицо и сверкавшие дикой страстью глаза приводили меня в ужас: притом я была так ошеломлена, что не могла ясно мыслить, а отвращение и страх душили меня. Кажется, я инстинктивно с силой оттолкнула его, когда он наклонился ко мне, а потом словно сквозь туман видела, как он бросился к двери и исчез, я же упала в обморок…

Три дня уже прошло с этого случая, а я все еще нахожусь точно под влиянием кошмара. Мариетта сказала мне, что де Сильва — не могу называть его отцом, потому что это было бы кощунством после такой исповеди — тотчас уехал. Слава Богу, я не увижу его более. О! Как я ненавижу этого подлого человека, принесшего меня в жертву своей грязной страсти, толкнувшего на преступление и сделавшего глубоко несчастной…

Я чувствую себя очень худо. Со вчерашнего дня беспрестанно возобновляются сердечные припадки: значит, скоро, скоро остановится тот маленький часовой механизм, который заключен в человеке, чтобы возмещать и размерять его радости и горе, надежды и угрызения совести… Смерть приближается, я чувствую это, и меня так страшит неведомая бездна. Этой ночью я видела во сне Эдмонда. Кровь струилась из его раны, во взгляде светилась лютая злоба, и он кричал, тряся меня: "До скорого свидания, леди Антония!"

Господь милосердный, не допусти встретить мою жертву и даруй мне покой в могиле!.."