Книга Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Он прекрасно понимал, что фразу построил коряво и, наверняка, не совсем грамотно, но точно знал: понять его можно. И без напряга. А потому, когда смешки как по мановению руки стихли, внутренне возликовал. «Папаня сейчас был бы мной доволен, – гордо думалось Всеволоду. – Чётко я все рассчитал. Если уж у наших япошек понятие «долг» чуть ли не самое главное в жизни, то уж у этих «камикадзе» долг – это ва-а-а-аще!»

– Волков, а ты им сейчас чего сказал? – спросил новобранец по фамилии Прохоров.

Был он родом откуда-то из-под Рязани – здоровяк с льняными вихрами, круглым простодушным лицом и грандиозным количеством веснушек. В бане Всеволод обратил внимание на то, что они покрывали у Прохорова не только лицо, но и плечи, руки, грудь спину и, кажется, даже живот. «Рязань косопузая» скривившись ковырялся ложкой в мисосиру, вылавливая из него кусочки водорослей и разглядывая их с нескрываемым подозрением.

– Сказал, что грешно смеяться над убогими, – хмыкнул бывший сержант и вдруг рявкнул: – А ну, духи, жрать! Всё, до донышка! В армии нагрузки – не в поле с косой баловать! Без жратвы ослабнете, и мне что, на горбу вас таскать?! Еда не обязана вкусной быть, она питательной быть должна! – в этот момент ему вспомнились рассказы отца о «деликатесах» Советской Армии: «бигусе» из перекисшей капусты и картошки и «белом медведе» – варёном сале, на шкуре которого кое-где оставалась щетина, и он буквально зарычал: – ЖРАТЬ, Я СКАЗАЛ!!!

Яростный рык оказал на всех магическое действие. Японцы дружно, словно их дёрнули за невидимые ниточки, отвернулись, а советские судорожно схватились за свои вытащенные из-за голенищ новых сапог ложки и накинулись на неизвестную еду. Они давились, глотали не жуя, но в результате расправились с обедом даже быстрее своих товарищей из страны Восходящего Солнца.

– А паренёк-то молодец, – заметил один из надзиравших за порядком в столовой командиров. – Крепко своих в руках держит.

– После Торжественного Обещания[96] смело можно два треугольника в петлицы дать, – кивнул головою другой. – А если ещё и в подготовке себя покажет – так и все три[97].

* * *

И побежали дни военной службы. Подъём, зарядка, построение, завтрак, построение, развод, учёба, работы по территории и хозяйству. Построение, обед, занятия японским языком, снова учёба, построение, ужин, построение, отбой – вот основные вехи всех армейских дней, так хорошо знакомые всем, кто пробовал хлебать из армейской миски, и совершенно непонятные штатским. К собственному несказанному изумлению, Волков чувствовал себя словно рыба в воде – так, словно вернулся домой, в своё время.

Две с половиной шестидневки новобранцы зубрили Присягу, которая здесь почему-то именовалась «Торжественным Обещанием» («Ещё одно дурное отличие от нашей реальности», – решил Всеволод), и бывший сержант только посмеивался, глядя на жалкие потуги своих товарищей. Он-то, сын другого времени, выучил нехитрый текст в первый же день и интереса для принялся заучивать его же на японском языке. С этой задачей он справился за пять дней, после чего ещё целый день скучал, дремал с полуоткрытыми глазами и, не выдержав пытки скукой, доложил политруку роты, что выучил всё и просит дать ему хоть какое-нибудь занятие.

Политрук Ивашёв, памятуя, как сам когда-то так и не сумел выучить текст за целых десять дней, Волкову не поверил, а потому велел доказать его слова. Услышав текст на двух языках, он чуть было не проглотил только что раскуренную папироску и еле сумел выдавить:

– В оружии разбираешься? Пулемёт знаешь?

В комсомольском клубе кимовец Волков несколько раз разбирал и собирал станковый «Максим», но ручной пулемёт видел только на картинках, о чём совершенно честно и сообщил Ивашёву. Тот лично отвёл Всеволода в оружейную и передал новобранца старшине роты, сопроводив действие приказом:

– Займитесь с товарищем Волковым пулемётами, товарищ Сазонов.

Старшина, мужчина под тридцать, к изумлению недавнего сержанта, в ответ только кивнул головой. И окончательно добил Всеволода тем, что просто сунул тому в руки ДП-27 и сообщил:

– Валяй, занимайся. Чего будет непонятно – спрашивай.

«Если вот это, б…ь, – не демократия, то мне очень интересно: а что, б…ь, такое – демократия?! – размышлял Волков, возясь с пулемётом. – А что, интересно, этот Сазонов скажет, если я пострелять попрошу?» Силен дьявол любопытства! Промучившись с полчаса, Всеволод не выдержал и озвучил свою просьбу. Старшина с любопытством посмотрел на парня и спокойно произнёс:

– Ну пошли. Пулемёт с собой бери.

Оказалось, что для «пострелять» всего-то требуется найти командира учебного взвода Ямадзаки. Тот как раз собирался вести на стрельбище команду новоприбывших японцев и не отказался прихватить с собой ещё одного бойца. Чем окончательно вогнал бывшего сержанта Волкова в состояние лёгкого ступора.

На стрельбище Всеволода сперва заставили снарядить диск, а потом Ямадзаки отвёл его к огневому рубежу и, коверкая слова, по-русски предложил попробовать себя в нелёгком ремесле пулемётчика, пояснив при этом, какие мишени надо поражать.

– Я буду тебе называти цери, – закончил наставления Ямадзаки. И махнул рукой: – Дзенпо-ни![98]

Волков показал отличный результат. Правда, товарищ Ямадзаки, ещё два года назад бывший школьным учителем, очень удивился тому, что новобранец, не пробывший в армии и одного месяца, прежде чем поразить очередную цель, чётко произносил: «Вижу!», уверенно брал поправки на дистанцию и ветер, и короткие, экономные очереди дырявили мишень за мишенью.

Вечером за чашкой чая Ямадзаки сказал своему товарищу, командиру роты Цуда, об удивительном парне-пулемётчике.

– Малого меньше месяца, как призвали, а с пулемётом управляется, точно опытный каллиграф – с кистью. Я сперва пожалел, что мой лучший пулемётчик Миура сегодня в наряде. Хотелось их рядом поставить: пусть бы Миура поучил парня, как должно владеть оружием, а теперь вижу – Миура повезло. По сравнению с этим Ворокофу, Миура как пулемётчик – просто мидзуноми яро[99]!