Книга Серебряная кровь - Рейчел Хартман

– Вы казались такой несчастной, – пробормотала я, все еще пытаясь понять, что происходит. Ее сознание каким-то образом последовало за мной и перенеслось внутрь моего разума. – Я хотела, чтобы вам жилось хотя бы немного полегче.

Она выглядела старше меня лет на десять, но вела себя словно ребенок. Встав на цыпочки, она прошлась по дорожке, понюхала цветы, потрогала зубчатые краешки листочков, а когда увидела тени, отбрасываемые растениями, удивленно воскликнула.

– Мне так здесь нравится! – сообщила она. – Хочу остаться здесь навсегда. Но только вот где мы?

Она задавала мне этот вопрос уже второй раз. Я вела себя как плохая хозяйка.

– Меня зовут Серафина, и это мой… мой сад. Эээ… а как ваше имя?

– Мое имя? – Она положила руку на сердце, как будто я сказала что-то невероятно трогательное. – Это так важно. У каждого должно быть имя, и мое, конечно же… – Она сложила губы в трубочку, старательно размышляя. – Джаннула. Как считаешь, поэтичное имя?

Я не сдержалась и улыбнулась.

– Очень красивое, – заверила ее я.

– Мы станем сестричками, – провозгласила она. – Ох, как же я мечтала о таком месте!

Она обняла меня. Сначала я не знала, что делать, и просто стояла, одеревенев всем телом – так, наверное, вел бы себя Орма, если бы кто-нибудь заключил его в объятия. Но потом она сказала:

– Ты спасла меня от отчаяния. Спасибо, Серафина!

Меня снова охватила жалость. Конечно, происходило нечто странное, но, возможно, в этом не было ничего ужасного. Кажется, я и правда ей помогла. Я осторожно обняла ее в ответ.

Я оставила ее кружиться среди цветов, она все еще размахивала подолом новой юбки, а сама я отправилась обходить свои владения по периметру, приговаривая: «Это мой сад. Он закончен, и он в моей власти». Наконец я пришла в себя на полу кабинета Ормы. Уже стемнело. Мне понадобилось шесть часов, чтобы проделать эту работу до конца.

– Все связи получились прочными и надежными? – спросил Орма, провожая меня домой по улицам, скользким от дождевой воды. – Тебя ничего не беспокоит? Нет ощущения, что тебя вот-вот забросит в видение? Помни, что тебе придется ухаживать за своим садом каждый вечер и следить, чтобы ни один из гротесков не покинул назначенного ему места.

Он потратил на это столько времени и так терпеливо меня поддерживал, что я не хотела высказывать сомнений, но ему нужно было знать:

– Одна из них отличается от остальных. Она со мной заговорила.

Орма замер на месте.

– Расскажи мне обо всем, – потребовал он, сложив руки на груди и нависнув надо мной так зловеще, что меня охватили страх и чувство вины. Я напомнила себе, что он всегда выглядит так, когда ведет серьезный разговор. Когда я закончила, он покачал головой и произнес:

– Мне все время не хватает знаний, чтобы помочь тебе, Серафина. Я не знаю, каким образом Джаннуле удается говорить с тобой, если остальные на это не способны. Будь осторожна. Наблюдай за ней. Если она напугает тебя или причинит вред, сразу же скажи мне. Обещай, что скажешь.

– Конечно, – ответила я, чувствуя, как в сердце вновь поднимается тревога. Я не знала, чем он сможет мне помочь, если что-то пойдет не так, но по его взволнованному тону стало понятно, что он и правда обо мне заботится. Это было для меня очень важно.

Следующие несколько дней и недель я уделяла особое внимание той части сада, где жила Джаннула. Сознание не всегда присутствовало в ее аватаре, когда я укладывала гротесков спать. Иногда она тихонечко сидела среди маков с таким же отсутствующим взглядом, как и у остальных. Когда же ее разум возвращался в сад, она гонялась за бабочками или пила чай, сидя за своим столиком. Я останавливалась рядом с ней и спрашивала:

– Как ваши дела?

Обычно Джаннула улыбалась, кивала в ответ и возвращалась к своим делам, но однажды она вздохнула и сказала:

– Моя настоящая жизнь полна печали. Я так рада, что у меня появилось это убежище. Вот бы только понять, где мы находимся.

– Внутри моего сознания, – ответила я и присела за столик рядом с ней. – Я создала этот сад, потому что… – Я вдруг засомневалась, стоит ли говорить ей правду. Я не хотела рассказывать, что я полудракон и что мой разум порой творит странные вещи. Мне было слишком стыдно, к тому же я не знала, как она отреагирует. Да и Орма посчитал бы такой поступок верхом неосторожности. – Мне было одиноко, – проговорила я наконец. Я не солгала. Папа подходил к моему воспитанию очень строго, и у меня никогда не было друзей. Дядя не считался.

Джаннула с готовностью кивнула.

– Мне тоже. Я ведь сижу в камере и не вижу никого, кроме тех, кто держит меня в плену.

– Почему вас заключили в камеру?

Она печально улыбнулась и подлила мне чаю.

Однажды, когда ее сознание не присутствовало в саду, я взяла ее аватара за руки и вызвала видение. Я пыталась быть ей другом. Мне хотелось понять, как ей живется на самом деле, потому что я за нее беспокоилась. Джаннула, как всегда, сидела в своей мрачной камере. Ее бритая голова и потрепанный меховой костюм сами по себе представляли печальное зрелище, но потом я заметила кое-что, расстроившее меня еще сильнее. Рукава ее костюма были закатаны, так что я могла разглядеть ее предплечья. Вся кожа от запястий до локтей была изувечена: на ней виднелись волдыри, ссадины, синяки и ожоги. Казалось, все это сделали с ней совсем недавно. А ее лицо… она словно остолбенела. Она даже не плакала.

Вдруг Джаннула подняла на меня взгляд, и ее лицо исказилось от ярости.

Я испугалась и вынырнула из видения. Джаннула последовала за мной, и на мгновение мне показалось, что она хочет меня ударить. Она подняла руки, но тут же безвольно их опустила и начала ходить передо мной взад-вперед. Наконец она крикнула:

– Не подглядывай за мной без спроса!

Она выглядела так же, как и всегда, в моем саду – зеленое платье, светлые волосы, – но я не могла выбросить из головы воспоминание о ее обожженных руках.

– Кто сделал это с вами? – спросила я. – И почему?

Она отвела взгляд.

– Пожалуйста, не спрашивай. Мне стыдно, что ты видела меня в таком виде. Ты мой единственный приют, Серафина. Единственный способ, с помощью которого я могу сбежать. Пожалуйста, не отравляй его жалостью.

Но я не жалела Джаннулу. Я искала способы сделать ее жизнь более-менее сносной. Хотела чем-нибудь заинтересовать ее и отвлечь от печальных мыслей. Я внимательно изучала Лавондавиль, когда шла на уроки музыки и возвращалась с них (этими прогулками мое скучное существование и ограничивалось). Ночью, к ее огромной радости, я рассказывала обо всем, что видела. Я оставляла ей подарки в ее саду – то пазл, то черепашку, то розы, – и она встречала каждый из них счастливым восклицанием. Ей было так легко сделать приятное.

Однажды вечером, когда мы пили чай, наблюдая за прекрасным закатом, который я вообразила, она сказала мне: