Книга Рим. Книга 1. Последний легат - Шимун Врочек

Я не знаю такого металла. Что-то восточное? Надо достать, посмотреть. Там, на мгновение мне показалось, что фигурка Быка и фигурка птички, что досталась мне от брата, очень похожи. Сделаны одним мастером.

Возможно, это важно. Возможно, если я буду знать, откуда у германца его фигурка, я узнаю, откуда Луций взял свою.

Глаза словно песком присыпаны. Все кости болят. Я хочу найти фигурку Воробья, но понимаю, что сил мне уже не хватит. Да я и не знаю, где именно искать. Это дело Тарквиния.

Разбудить его? Я поворачиваю голову. Вижу с этой стороны только нос старика, задранный вверх, и беспокойный, подсвистывающий храп.

Делаю шаг. Он всего лишь старый раб, чье дело — угождать господину. То есть мне.

Останавливаюсь. Глупый старик сначала полчаса не сможет понять, чего я от него хочу. Затем начнет ворчать и задавать вопросы. Вопросы, морщусь я. У меня и так голова болит.

Нет. Завтра. Фигурка никуда не убежит. Я вздыхаю с облегчением и иду к кровати. Веточки лаванды трепещут на сквозняке. Я подхожу, на ходу сбрасывая тогу… начинаю падать.

Уже падая в мягкое, прохладное нутро матраса, я думаю: все-таки как же ее зовут? Ту девушку?

Темнота. Мягкий удар. Я растекаюсь по кровати, в блаженстве вытягиваю ноги. Спать, спать, спа…

Глава 8Предупреждение

Утренний сигнал к побудке прозвучал над легионом — резкий медный звук трубы.

На валах, в будочках на частоколах, ежатся от утренней свежести часовые. В рассветный час всегда хочется спать, особенно если не спал до этого несколько часов, — и от этого зябнешь, даже в шерстяной пенуле.

Пробили первый час — рассвет. Розовато-серая кромка над восточной стороной лагеря. Северная сторона — лагерь ориентирован ею к реке — пока была серой и туманной.

Над принципией легиона реял золотой орел Семнадцатого Морского (он же Семнадцатый Победоносный) и алые знамена когорт.

За то время, пока легион стоял здесь, за несколько долгих летних месяцев в летнем лагере, он успел обрасти кучей строений за частоколом и рвом, привыкавшими к лагерю. Там располагался обоз и женщины с детьми, у части легионеров здесь подруги — контуберны, солдатские жены. Там торговцы, юристы, гадатели, игровые дома, всевозможные удовольствия и, конечно, лупии — «волчицы», проститутки, всегда следующие за солдатами.

Дальше к западу располагаются лагеря двух других легионов — Восемнадцатого Галльского (он же Верный) и Девятнадцатого (он же Девятнадцатый Счастливый).

Если посмотреть с высоты птичьего полета, то какой-нибудь орел (если его каким-то ветром занесет в северную Германию) увидит, что три правильных, совершенно одинаковых прямоугольника соединяются, как некоей бесформенной кишкой, построенным из подручного материала подобием городка. Легионерам требуется жизнь вне лагеря, иначе жизнь в лагере станет совсем невыносимой.

Когда пропели струбцины Восемнадцатого, чуткое ухо Марка Скавра уловило паузу между сигналами соседних легионов. Интересно, что после смерти легата трубы Семнадцатого всегда чуть запаздывают. Или это только кажется? Скавр провел скребком по шерсти Сомика. Может, и кажется… Жеребец беспокойно задвигал ушами и переступил на месте.

— Спокойно, спокойно, — негромко сказал Марк и погладил теплый конский бок.

Жеребец дернул ухом. Сейчас надо проследить, а то вдруг попытается укусить. Зубы у него будь здоров… С Сомиком всегда надо быть настороже. Отвратительный у него характер.

Обычно декурион второй турмы предпочитал чистить жеребца сам. Сомик ревнив, агрессивен и легко впадает в уныние, если хозяин долго не обращает на него внимания.

Другая лошадь Марка, безответный и спокойный мерин Бляшка, сейчас ждал, пока его почистит Стирий, легионный раб, приписанный к конюшням. Другой раб, Костинур, сейчас должен принести Марку Скавру воды. Через час общее построение легиона на площади перед преторием. Там будет поверка и утреннее посвящение Гению легиона, Гению лагеря и Божественному Августу. Ну и птицегадание, конечно.

Марк почти чувствовал, как тянет печеным хлебом от палаток. Каждая контуберния — палатка — сейчас готовится к построению. Один из палатки готовит кашу на походной жаровне. Остальные начищают доспехи и оружие, подшивают туники.

Скавр провел скребком по черной шкуре Сомика, еще раз. Чистить коня — нудно, конечно, но успокаивающе привычно.

Рядом чистили коней всадники его турмы. Эквиты иногда поручали это занятие легионным рабам, приписанным к конюшням, но — рабы есть рабы. Ленивые, равнодушные, хитрые, как дети. Бей их или не бей, все одно. Так что Скавр настаивал, чтобы всадники сами занимались своими лошадьми. Каждому эквиту положено две лошади. Стоимость овса вычитают из жалованья всадников, так что подножный корм — самое то.

Сегодня должны быть занятия по верховой езде.

Что ж… Скавр вздохнул. Должны — значит, будут. Герций пока еще плоховато ездит, его мерин вечно сбивает турму с шага на повороте «сам, кругом». Надо будет его погонять.

Когда он выводил Сомика, то увидел, как от лагеря Семнадцатого отъехали несколько всадников. Не эквиты, одеты как офицеры. Панцири, золотые кисти, бронзовые наручи, как на парад. Расфуфырены, проще говоря. Всадники пустили коней в рысь. Плащи развеваются, за ними скачут несколько рабов. Куда это они с утра пораньше?

Птицы щебетали. Наглый воробей залез в лужу и начал с шумом брызгаться. Купание. Скавр засмеялся — у всех свои радости.

Над лагерем вставало солнце в пелене легких серых облаков. И не жарко. Вообще отлично.

Скавр вдохнул, выдохнул. Провел скребком по шкуре Сомика. Проклятая лихорадка ушла, и теперь руки у него снова сильные, а в голове — ясность. Доброе утро.

Вообще для кого такое утро может быть недобрым? Скавр покачал головой. Интересно.

* * *

Для кого-нибудь утро может быть добрым? Хороший вопрос. Идите к Плутону в задницу.

Я открываю глаза. Во лбу тупая боль, словно туда вогнали заостренный кол для лагерного частокола. Вообще что хорошего может быть в ударе по голове? Только то, что потом голова болит по причине, которую можно понять и оценить. Но вот так — так, словно туда ворвалась парфянская тяжелая конница и скачет туда-сюда, утюжа подкованными копытами легионеров Красса! Проклятье.

Наконец я все-таки решаюсь встать. Оказывается, я уснул одетым.

— Господин, господин… — Мерзкий голос.

Хотя и знакомый. Но я даже вспомнить не могу, чей он. Вчера никогда не было. Пожалуйста.

Вчера я столько не пил. Только не я…

— Господин, к вам гости. К вам пришли, господин Гай.

Тарквиний. Будь ты проклят, старик!

Я отрываю голову, с трудом смотрю на старого раба — его физиономия качается и уплывает от меня. Боль в голове адская.