Книга Девятимечье - Иар Эльтеррус

— Я верю в тебя. Иди, и да пребудет с тобой благословение мое и божие!

Вновь вспышка белоснежного света — и Хейсар остался в часовне один.

Через полстана старый апостолит сидел в глубоком кресле у камина, погруженный в тяжкие размышления, и пил крепкое вино. После разговора с Покровителем на душе остался мутный осадок и подсознательное ощущение подлога, словно выпил залпом кубок дешевой отвратительной бурды вместо благородного напитка.

Хейсар всю свою сознательную жизнь посвятил служению Сойхе и его братьям и сестрам, он полностью разделил сущность своего Покровителя и сам стал живым воплощением Веры. О, верить он умел! И сегодня он поверил этому странному графу Этьену, его открытому взгляду и горячим словам, за которыми явственно прослеживался трезвый и расчетливый ум. Поверил почти сразу. И не увидел в нем никакого зла…

Тихо скрипнула дверь, в гостиную вошел Найчелл.

— Отец, я тебе не помешаю? — негромко спросил он.

— Нет. Скорее, даже поможешь, — после секундного раздумья ответил Хейсар.

Молодой человек приблизился к догорающему камину, подбросил пару поленьев, и сел во второе кресло. Щелчком пальцев — старик недовольно поморщился — создал себе хрустальный бокал, наполнил его вином.

— Твое здоровье, отец, — Найчелл пригубил рубиновую жидкость. — Хорошее вино… что тебя тревожит? Я чувствую в тебе смятение и неуверенность.

— С каких это пор ты начал читать чужие чувства? — с подозрением поинтересовался аристократ.

— С тех самых, как научился наблюдательности и умению делать логические выводы. Последний раз ты вот так вот сидел в кресле и пил вино в одиночестве при угасающем камине, когда решал, встать ли тебе во главе Ковена.

Хейсар глухо рассмеялся.

— Ты прав. Я в смятении и не знаю, что мне делать.

— Расскажи, что случилось — если имеешь право говорить об этом. Возможно, я смогу что-нибудь подсказать…

— Чуть меньше стана назад я разговаривал с Сойхе, — и он вкратце поведал сыну суть разговора с Покровителем.

Когда рассказ закончился, несколько минут оба молчали. Бокал в руках Найчелла нервно менял форму, перетекая и искрясь, превращаясь то в вычурное украшение, то в необычный стилет. Наконец он заговорил:

— Я тоже разговаривал сегодня с Кайте. А Вирена — с Бяйле. И оба отреагировали на весть о Властителе одинаково, заявив, что он должен быть уничтожен. Причем Вирена рассказала мне, что когда она услышала от Покровительницы приказ убить Властителя при первой же возможности, то не удержалась — ну, ты же знаешь нашу горячую красавицу — и уточнила, что ей делать, если в ее руках будет острый кинжал, а Этьен повернется к ней спиной. И Бяйле несколько секунд молчала, прежде чем ответить. Угадай, что она сказала?

— Как и всегда, нечто вроде: честь — превыше всего, и бесчестный поступок даже во имя великой цели опорочит не только совершившего сей поступок, но и саму цель, сколь бы возвышенной и светлой та не была.

— А вот и нет! Бяйле, скрепя сердце, сказала, что Властитель представляет собой такую угрозу нашему миру, что Вирене простится даже удар в спину — ведь она совершит это ради Аенгроста!

Хейсар чуть не выронил бокал. Он впервые слышал о том, чтобы Покровители учили идти против всех их прежних наставлений — даже во имя величайшей цели. А Найчелл тем временем продолжал:

— Вирена в состоянии, близком к шоку, примчалась ко мне и рассказала обо всем этом. Собственно, после этого я и пошел спрашивать Кайте.

— И что он? — подался вперед старик.

— Как обычно, — молодой человек грустно усмехнулся. — Он загадочным тоном произнес, что у гитары шесть струн и каждая звучит по-разному — но в умелых руках все шесть сливаются в прекрасную мелодию, и будет эта мелодия звучать созидающе или же разрушающе — зависит лишь от музыканта.

— И что это может значить?

— Все, что угодно. От просто красивой фразы до аналогии — только мне интересно, кого он подразумевал под струнами и музыкантом, нас и их, или их и бога?

Они разговаривали еще очень долго. И только когда за высокими окнами забрезжил розовым и золотым рассвет, Найчелл встал.

— Мне кажется, что дальнейший разговор ни к чему не приведет, отец. Мы только запутаем друг друга еще больше. Единственное, что еще скажу: мне кажется крайне подозрительной такая единодушная ненависть Покровителей к Властителю. И лично я на твоем месте пока не стал бы принимать решения. В любом случае, пока что у нас есть время получше присмотреться к Этьену, и составить о нем собственное мнение. А потом, если подозрения Покровителей ничем не подтвердятся, потребовать у них ответа. К счастью, мы не рабы им, единственный из шестерых, кто требует безусловной веры, и никогда не обосновывает свои приказы и решения — это Сойхе. Возможно, Мийне или Тэйре будут более откровенны и объяснят, чем вызвана их ненависть к Властителю.

— Пожалуй, ты прав, — устало кивнул Хейсар. — Так и поступим. Спокойной ночи, сын.

— Спокойной ночи, отец… то есть, утра. Не сиди долго, ложись.

— Я постараюсь. Хотя мне все равно не удастся заснуть.

Вопреки его уверенности, сон сморил апостолита прямо в кресле.

Аенгрост, Империя Христесар, провинция Клетер, Третий город Атан

Грегориан, Инквизитор третьего ранга, глава Тайного Ордена

8-ая декада лета, 2904-ый год Восьмой эпохи

Власть. Тяжкое бремя. Великая ответственность. И в то же время — упоительный наркотик.

Разумным свойственно либо стремиться к власти, либо избегать ее. Первые рассматривают власть, как инструмент для достижения собственных целей и как возможность управлять другими. Вторые боятся ответственности, боятся работы — и стараются держаться подальше от любого проявления власти. И ни тех, ни других к власти подпускать нельзя и на пушечный выстрел.

Власть должна принадлежать лишь тем, кто желает ее, но принимает все бремя ответственности. Тем, кто осознает последствия своих действий в полной мере, осознает и принимает их. Тем, кто готов на решительные действия. Тем, кто видит в ней не самоцель, а всего лишь инструмент.

Инквизитор третьего ранга отец Грегориан был именно из этой категории людей. Он с юности знал, чего хочет добиться и для чего ему это нужно — и он добился. Он стал одним из самых влиятельных в Атане людей. Он создал жизнеспособную организацию, справедливо возложив надежды не на грубую силу или же магическое превосходство — в этом с Инквизицией спорить было почти невозможно — а на власть имущих. На тех, кто разделял его убеждения и при том имел широкие возможности каждый в своей области. Торговцы и дворяне, военные и ремесленники, управляющие города и люди из Воровского братства — разные по рождению и положению, каждый из них добился той или иной власти. Над деньгами, над законами, над ворами… И каждый новый член Тайного Ордена органично вписывался в великолепно отлаженную машину отца Грегориана, до поры работающую бесшумно и незаметно для всех. Вписывался — и начинал работать. Их жизнь почти не менялась, но каждый поступок члена Ордена, так или иначе, служил на благо Ордену.