Книга Время нарушать запреты - Марина и Сергей Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом. Когда смена лун смоет разочарование. Когда уляжется внезапная обида.
Читатель! Разочаровывайся. Обижайся. Я тебя хорошо понимаю, хоть и строю из себя продвинутого. Я тоже гасил в себе это чувство. Есть в нашем неприятии авторского «непостоянства» что-то от ревности. «Не для меня написано! Он стал писать для кого-то еще!» Пройдет время, между вами снова установится понимание, наберет силу резонанс, и ты сделаешь вывод: писатель, точно так же, как и мы с тобой, не какая-то там словотворящая константа, а сложная функция времени – живой человек. И пишет он в общем-то для себя одного… Точнее – из себя одного. Без уступок чьим-то пожеланиям. Иногда автор опережает нас, иногда отстает, но движение никогда не прекращается. Идет оно всегда в одну сторону: от убегающего за спину «сегодня» к приближающемуся «послезавтра».
Нет, конечно, раньше и деревья были выше… Но другие. Они уже не плодоносят. Зато тогдашний саженец, смотри-ка, роняет яблоки прямо в руки.
«Пентакль» – эксперимент, роман в новеллах. Презентация Миргорода состоит из тридцати эпизодов, организованных в боевые звенья. Пятерки-клинья ориентированы на конкретные цели, отраженные в заголовках: «Пентакль упрямцев», «Пентакль страстей». Это не означает, что первые пять рассказов повествуют об упрямстве. Это означает, что упрямство, характер здесь существенная черта, без которой не обойтись героям.
Хорошо заметно, что авторы играют в командную игру. Некоторые истории вне совместного повествовательного пространства теряют смысл и смотрятся главами любопытной книги, которую лучше читать целиком. Иные, взятые по отдельности, могут показаться затянутыми. Ну, сюжеты бывают и в абзац, вроде пилюли: глотнул – и порядок. Только не утомляйте меня рассуждениями о вкусе и пользе, я предпочитаю блюда таблеткам, вот и все. Немало тут и самодостаточных историй. Эти обособленные, полные – ни добавить, ни убавить – смысловые решения вроде бы и не нуждаются в граничных условиях, в привязке ко всему остальному. Но хор солисту не помеха, были бы голоса в гармонии меж собой. И звучание мощнее, и каждый свою партию не на пустом месте ладит.
Мир, данный нам в тридцати новеллах, расположен в знакомом уголке вселенной. Гоголевские места, двадцатый век. Давние корни, памятное время. Миргород – един. Истории с продолжением, сквозное действие, все новые этюды на той же доске. Преемственность путей-дорог, перекличка времен. Возвращаются уже знакомые персонажи, меняются внешне и внутренне, проявляют новые черты характера, спорят с собой вчерашним. Сшибка перспектив, стереометрическая смена точек зрения…
Три пары рук, шесть пентаклей, все рассказы-пальцы соприкасаются – а каждый на своем месте и сам себе хозяин. Три автора. Тридцать рассказов, связанных воедино.
Магический «Пентакль».
О, удивительная игра Судьбы!
Петроний Арбитр.
«Сатирикон»
«Пентакль упрямцев» – о тех, кто живет наперекор всяческой чертовщине.
Есть над Студной заколдованное место. Растут, соком наливаются, манят мальчишек большущие, сладкие-пресладкие арбузы. Подмигивают, да в руки не даются. Гиблое место, запрет на нем. Мертвые там, под баштаном. Мертвяков страшный немец, панский управляющий, с того света вызывает!
Кто запретный плод сорвет, тот казаком растет. И выпадет смельчаку испытание… Выстоишь ли, Омелько?
Будь хлопец сам, отдельно от всех, – не выдюжил бы, укатился перекати-полем прямо в пекло. Нечистому сгубить одинокую душу проще, чем сломать молодое деревцо. Да не перевелись еще богатыри, хоть и поседели от долгих лет. Дед Мамай черту не брат. Дед – колдун из ветеранов. Он помнит времена и посуровее. Чубатые рождены нечисти на погибель.
Тут память, деликатно улыбнувшись, отходит от трех геройских ночей. Взамен я вижу птичью кладку в густой крапиве, седого и лысого Мамая, пыхтящего трубкой в курене, голубоглазого рыжего немца, у которого все не как у людей, и отца хлопчика, трогающего колоски: не пора ли косить? Я слышу мольбу о хлебе…
Сказка правдой сильна. Так и жили прадеды – в трудах праведных, нечисти назло.
Характер имели!
Здесь тоже характера предостаточно. Этот страшненький мир – не где-то в параллельных пространствах, а рядом, на знакомых улицах. Искаженные люди живут бок о бок с нами. Искажение – притаилось и отомстило. Однажды, внезапно, все «рассыпалось острыми осколками безумия, и один из осколков вонзился Анке под сердце». Мирную драчунью «просто и страшно» убивает ветеран войны – одной из нынешних войн без правил. Бумбараш – лишний человек, мертвый человек, жертва опоэтизированного сумасшествия. Ни краснобай-патриотизм, ни парадные стяги над войсковыми колоннами – ничто не затмит в цинизме подмену извечного волчьего «убей!» красивой и пламенной командой «Огонь!».
Вовкулак загрыз волчонка. Живой мертвец нечаянно и одноразово нашел применение своим навыкам. Но подобным баловством жажды не утолить. Душа требует серьезной работы. Профессионал должен знать, что перед ним – враг.
Он убивает себя самого.
Для героев рассказа жить – значит драться. Их уход во тьму «послесмертия» связан не только с абстрактным и мистическим зовом зла, но и с конкретным (и притом не менее мистическим) умением госпожи Реальности развести людей по предначертанным кругам. Нетривиальный сюжет приводит к закономерному исходу: и убийцы, и их жертвы чужды нормальному мироустройству, но их жуткое внемирье изредка, пускай даже раз в четыре года, выплескивается из ада и перемешивается с явью.
От этой отравленной насилием яви нам, мирным-благополучным, не откреститься. Еще одна жертва искажений – Макс, «существо безобидное и возвышенное» – осознает сей факт, по собственной глупости угодив в переделку. Переделали беспечного… Учись побеждать, Макс, иначе быть тебе всю жизнь мертвым, битым и никаким. Учись хотя бы после смерти, если до того не успел.
Жизнь чертячья – она, известно, собачья. У кого в раю прописка, тому жить легко и празднично. А кочегары подземелий из века в век вертятся как умеют. Все сами, своими рогами, собственным умишком! Особенно собачьей делается жизнь, когда у власти свои же, лукавые. Глазом не моргнув, оболгут и в расход пустят – вертайся в пекло, бесово отродье!
Одно осталось хитрому чорту: луну с неба свести.
И настала тьма, да темнее не стало. И сделал рогатый парубок партийную карьеру, и постиг относительность зла, и стал, незнамо как, частью той силы, что вечно жаждет крови и вечно творит рождественские сказки. Или наоборот? А, всяко бывает.
Господа и дамы, добро становится добром не в отсутствие зла, а как раз в его присутствии, вот и весь сказ. Оно вроде светляка: при фонарях и не заметишь, а во тьме кромешной очень даже помогает. Хоть и ненадолго, хоть и краденое, а все легче жить.
