Книга Группи: Sex, drugs & rock’n’roll по-настоящему - Джонни Бирн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот и зря, — огрызнулся он.
— Если ты решишь ее закадрить, ноги моей здесь не будет.
— Ну и ладно, — ответил он.
Черт, подумалось мне, так я ничего не добьюсь. А Грант тем временем пустился в хвастовство, и я не могла понять, серьезно он говорит или нет. С ним вообще не разберешь, что к чему.
— Когда я стану символом семидесятых, — разглагольствовал он, — ты мне будешь только мешать. Хотя, возможно, я даже позвоню тебе как-нибудь.
Вот тут он промахнулся. Я сразу поняла, что все это время он блефовал и хотел только припугнуть меня. Я прямо заявила, что он врет, а Грант стал яростно отнекиваться, хотя едва ли мы оба понимали, о какой именно лжи идет речь. Дальше он добавил, что вообще никогда не говорил мне правду. Я совсем запуталась и решила, что единственный выход — опираться на его поступки, а не на слова. Потом я призналась, что Венди передала мне их разговор на кухне, когда он сказал, что его раздражает моя неспособность ответить грубостью на его грубость.
— Так и есть, — подтвердил он. — Я знал, что эта информация дойдет до тебя и заставит понервничать. Мне нравится тебя изводить, но почему ты не злишься на меня? Я тебе грублю, а ты ничем не можешь ответить. Разве это не значит, что мы несовместимы? Да-да, мы несовместимы. — Ему настолько понравился собственный вывод, что он несколько раз повторил его на разные лады.
— Тогда хватит сплетничать с Венди. Она мне все равно передаст твои слова, а я не хочу слушать всякие гадости.
— Так ведь поэтому я так и поступаю.
— Но зачем? Мало того что ты сам мне грубишь, так ты еще и подключаешь посредников?
— Я просто держу тебя в тонусе, чтобы не расслаблялась. Тебе полезно понервничать, и меня это забавляет. Так что вот. Продолжай меня развлекать, и у нас все будет в порядке.
Неужели единственная причина, по которой я нравлюсь Гранту, заключается в том, что его забавляют мои попытки ему угодить?
— Ты ублюдок, — сказала я.
— Еще какой, — согласился он. — Некоторые созданы быть милыми, а другим приходиться вредничать. Такой уж я мерзавец. Ведь гораздо проще быть хорошим. Но именно у плохих получается добиться своего. И если я стану лицом семидесятых, то только потому, что мне хватит подлости.
— Ты просто спятил, — возразила я, хотя в глубине души поверила ему.
— Как скажешь, — заметил он, — не буду тебя разубеждать.
— Но ты ведь не хочешь, чтобы я видела в тебе только плохое, Грант?
— Еще как хочу! Считай меня именно тем ублюдком, каковым я и являюсь. И я должен таким быть, если собираюсь стать символом семидесятых. Впрочем, мне осталось жить восемнадцать месяцев, так что к чему стесняться?
— Ты врешь, — сказала я неуверенно.
— Конечно, я все время вру, — кивнул Грант.
— Ты и сейчас врешь?
— Да.
— Это ложь?
— Да.
— Ты врал про Пэтти?
— Да.
— Ох, Грант, спасибо! — Мне стало легче. — Я знала, что ты не всерьез.
— Я никогда не говорю всерьез.
— А вот я тебе верю, и это важно для меня.
— Все что угодно, лишь бы ты была счастлива.
— Спасибо, Грант.
— Не за что.
— Какой же ты милый, — сказала я. — Значит, мне можно пойти на фестиваль в Гайд-парке?
— Конечно, можно.
— Спасибо огромное!
— Но только не со мной. Я беру с собой Пэтти. Но я ведь не могу запретить тебе пойти, правда?
— Но я думала…
— Я знаю, что ты думала. Этого я и добивался, наблюдая, как ты бежишь прямиком в ловушку. Ты так ничему и не научилась, а? — Грант торжествующе уставился на меня.
Терпение у меня лопнуло. Я снова запуталась и была совершенно не в силах разобраться в логике Гранта. Мне так и не удалось добиться ответа, а голова будто превратилась в огромный дирижабль и грозила вот-вот улететь. Я улеглась с твердым намерением уснуть и ни о чем не думать, но тут меня накрыло странное ощущение: ноги словно парили в полуметре от земли, а на грудь давила тяжеленная наковальня. Я с трудом дышала, но все же провалилась в сон. За остаток ночи нас побеспокоила только картонная фигурка кошки, которая почему-то упала на нас. Проснувшись, мы с подозрением уставились на нее, а потом друг на друга, после чего снова завалились спать.
Мы проснулись в 10:30. По крайней мере, столько было на часах, когда Грант растолкал меня и заставил выйти и позвонить в службу точного времени. Будильник Гранта остался у Руби, потому что в то утро у него была куча дел. Я вернулась обратно в постель, а Грант топал по комнате, одеваясь и собираясь. Спросонья я всегда не в настроении и обычно жду, пока Грант уберется, и только потом встаю. На половину двенадцатого у меня была назначена встреча с поверенным по поводу телефонного счета на 250 фунтов, который мне выкатили за время работы на Римском фестивале, когда приходилось звонить в Америку и Европу. Я решила, что сегодня никуда не пойду, а позже позвоню поверенному и извинюсь.
Я лежала и смотрела, как Грант одевается. Этим утром на нем были вельветовые джинсы, темно-синяя рубашка и короткая безрукавка. Он довольно часто носил обтягивающие джемперы, в которых выглядел совсем мальчишкой. На талии у него болталась медная цепочка со свисающими ключами, прямо как у тюремного надсмотрщика. Он надел потрепанные белые кеды, в которых я его увидела в первый раз, и я только сейчас заметила, что на самом деле это бейсбольные бутсы. Грант очень ими гордился и любовно чистил и полировал. Бросив мне: «Увидимся», он вышел из комнаты. Я не ответила. Еще целых полчаса он блуждал по дому: Руби проспал, и Грант на него наорал, а потом начал перераспределять утренние обязанности; разбудили Билла, и начались долгие споры по поводу того, кто поедет в «Sound City».
Наконец Грант отчалил, объявив всем и каждому, что примет ванну в конторе, потому что тут можно подцепить паразитов. Я еще немного повалялась. Наутро я все еще была под кайфом, но по-другому. По ощущениям я ушла очень далеко от вчерашних событий, и тем не менее не могла о них не думать. Похоже, ночные разговоры слегка вынесли мне мозг, и теперь уже не верилось, что они происходили на самом деле. И все же я помнила каждое слово, по-прежнему изумляясь тому, что творится у Гранта в голове. Разгадаю ли я его когда-нибудь? Мучает ли он точно так же других девчонок? Но я не знала ни одной его бывшей девушки, которую могла бы расспросить, а от его соседей толку было мало: они слишком давно знали Гранта и привыкли к его эксцентричности.
Я заметила на столе блокнот и решила поискать подсказки в его заметках. Просмотрев их, я обнаружила между страницами несколько писем. Первое было от его мамы. В нем говорилось: «Дорогой Грант, здесь те вещи, которые ты просил. Я не смогла отправить по почте банку супа, поэтому послала упаковку сухой смеси. Получится абсолютно то же самое, если аккуратно следовать инструкции. Убедись, что кастрюля чистая, потому что в Лондоне наверняка легко отравиться».