Книга Кармелита. Счастье цыганки - Олег Кудрин

— К маме хочу! — проговорил тот сквозь слезы.

— Ну и что? Я тоже к маме хочу! — отозвался средний.

И только самая младшенькая, которой не исполнилось еще и четырех, молчала, не очень-то понимая, о чем говорят старшие. Она и маму-то толком запомнить так и не успела.

— Что вы как маленькие?! — стала сердиться на маленьких старшая. — Ну как мы маму найдем?

— А я знаю! — заявил вдруг младший из мальчиков. — Нам звездочка путь укажет!

— Точно — как в сказке! — поддержал его средний и вспомнил заученный на репетициях стишок:

Если маму любишь очень, А не как-нибудь — Звездочка на небе ночью К ней укажет путь!

— Ну и где же вы сейчас звездочку найдете? Сейчас же день, светло, — не отступала старшая.

— А мы ночью пойдем! — нашлись братья.

— Ночью? И вы не боитесь?

— Нет, не боимся! — самоуверенно ответил младший.

— Мы ничего не боимся! — не мог позволить себе уступить младшему средний.

— Давай пойдем! — подала голос и самая маленькая, дергая за платьице старшенькую.

Тут в палатку заскочил глава семейства — старший девятилетний Васька.

— Что это вы тут расшумелись? Чего не спите? Куда идти собрались? Что затеваете? Быстро признавайтесь!

Младшие были, понятное дело, недовольны, но признаться во всем старшему брату пришлось.

— Ты, Вася, старший мужчина в семье — вот и скажи: сможем мы маму найти или нет? — сказала сестра, с облегчением передавая Ваське все полномочия и ответственность.

— Вась, ты не бойся — нам звездочка поможет! — загалдели младшие.

— А я и не боюсь! — заважничал Василий. — Только вы про звездочку откуда узнали? Из сказки. А я в сказки не верю!

— Да? А Миро верит — он ведь сам захотел, чтобы мы ее репетировали! — привел неоспоримый довод младшенький.

— Мило плосто так ничего не говолит — он вожак табола! — поддержал его и средний.

— Вась, я к маме хочу! — младший опять готов был разреветься.

— Тихо, не хнычь! — строго сказал старший брат. Ссылка на авторитет Миро Ваську почти убедила. — Ладно, давайте пойдем проверим, есть ли такая звездочка или нет.

— Да? А вдруг на нас звери нападут? — спросила разумненькая старшая.

— А я вас защищу вот этим ножом! — Василий достал из ножен свою гордость. — И никто тогда нам не страшен!

— Но ведь нас не отпустят, — не сдавалась старшая. — А увидят, что мы без спросу идем, — накажут!

— Не накажут, мы ведь поздно пойдем, — старший в семье уже принял решение. — Дождемся, когда все по палаткам разойдутся — и пойдем. Никто не увидит!

* * *

Разговор с Кармелитой все не шел у Рубины из головы. И сердце болело за нее. Сначала внучку била жизнь, да так, что и взрослому мужчине мало бы не показалось, — не то что молоденькой девушке. А теперь вот она сама себя ест.

Хотелось чем-то ей помочь, но чем? Как? Старуха не находила себе места, и в конце концов опять приехала к Баро в дом. Вернее, не в дом, а на конюшню.

— …Запуталась ты, моя родная. Запуталась, мучаешь и себя, и других.

— Думаешь, я сама не хочу со всем этим разобраться, бабушка? Но не могу! И ты мне тут ничем не поможешь…

— И все же давай-ка мы с тобой сядем рядком да поговорим ладком. Покумекаем, старая да молодая, может, что-то распутать и получится.

— Ничего мы, бабушка, с тобой не распутаем. Я люблю Миро! Раньше не любила. А теперь чувствую, что люблю! Недавно только это поняла. Как увидела его вместе с другой, с Соней, прямо сердце остановилось!

— А это не самолюбие твое говорит? А то ведь бывает и просто из-за соперничества мужчину на себе женят. Ну чтоб над соперницей возвыситься, хоть любви-то нет никакой и в помине.

— Нет, тут другое, бабушка. У нас с Соней нет войны. Она хорошая — добрая, искренняя… Только не прощу я ей Миро! Ни за что не прощу!.. Злая я, да?

— Ну а что ж — ты самая лучшая, а соперница хуже черта? Нет, так тоже не бывает. Запуталась ты, Кармелита. Крепко запуталась.

— Бабушка, родная моя! — вот-вот готова была расплакаться девушка. — Он ведь с ней совсем другим стал. Так изменился — планы грандиозные строит, глаза горят… И нет мне места в его новой жизни! Ты только не думай, бабушка, я между ними вставать не буду. Пусть будут счастливы… — вздохнула, пряча глаза.

— Ну а твое собственное счастье как же? Ведь ты же любишь Миро!

— Мне надо о нем забыть. Нельзя нам вместе.

— Кармелита, время проходит, а со временем многое меняется.

— Это не изменится, бабушка. Между мною и Миро — Максим. Так что пусть хотя бы один из нас будет счастлив…

— А сердечко-то твое выдержит, если любимый будет счастлив с другой?

— Выдержит, бабушка. Вот увидишь!

После разговора на душе у Рубины стало еще неспокойнее, чем раньше.

* * *

При подрагивающем свете свечи Земфира писала письмо. Строчки у нее прыгали от волнения.

«Дорогие мои, любимые! Сердце разрывается, когда пишу эти строки. Но и не писать не могу. Потому что должна попрощаться. Я ухожу, куда — пока не знаю. Пусть ноги сами решают. И куда бы они меня ни привели, мне все равно, потому что там не будет вас. Душа болит от мысли, что больше вас не увижу! Но и оставаться в этом городе я больше не могу. Помолитесь за меня и не поминайте лихом. Простите, если сможете.

Прощайте, ваша Земфира».

Закончила писать, оставила письмо на столе, взяла узел со своими вещами, задула свечку и вышла в ночь.

* * *

Васька высунул голову из палатки в опустившуюся на табор темноту ночи. Внимательно прислушался. Потом повернулся к своим малышам.

— Никого нет, — сказал громким шепотом, — можно идти. Только тихо и быстро!

Малыши гуськом высыпали из палатки и углубились в лес.

Шли долго, перебирались через поваленные деревья, какие-то заросли, натыкались в темноте на пни. В общем-то, с самого начала не знали, куда идут, а теперь и вовсе не понимали, где оказались.

— Зря мы пошли, — сказал Васька. — Сказка есть сказка, а жизнь есть жизнь!

— Я ведь предупреждала вас, а вы не послушались! — тут же защебетала старшая девочка.

Но тут вдруг самая маленькая споткнулась, упала и заплакала.

— Не плачь, сестренка! Ничего страшного… — пытался успокоить ее Василий, хотя страшно было даже ему, обладателю замечательного ножа.

Попробовали поднять и поставить девочку на ноги, но та не могла стоять и только кричала сквозь плач: