Книга Тогда ты услышал - Криста фон Бернут

Хотя Берит уже три года проводит здесь все время, кроме каникул, она практически ничего не знает о людях, которые живут за территорией школы. Контакты между двумя мирами практически отсутствуют. Девушки, которые встречаются с парнями из деревни, больше не переступают порог школы. Просто потому, что так не делают. Потому что это не круто — водиться с типами, которые в свое свободное время не знают ничего лучшего, кроме как гонять на мотоцикле.

— Ты не даешь ему ни единого шанса, — сказал Стробо.

Они повернули за угол и очутились на улице, ведущей к пляжу. На первом этаже одной из покрашенных в бело-желтый цвет вилл живет Даннер. Второй этаж он сдал глуховатому старику.

— А что ты там вообще делала? — спросил Стробо.

— Когда?

— Когда ты… видела тогда Даннера.

— Гуляла.

— В саду у Даннера?

Берит набрала в легкие как можно больше воздуха.

— Это было вечером, около десяти. Я была на озере, а потом проходила мимо его дома. И тогда я услышала стук. Я заглянула в окно комнаты, но ничего не увидела, потому что шторы были задернуты. Но я знала, что там кто-то есть, видно было, как кто-то двигался, потому что свет был включен.

— И ты просто вошла или как?

— Калитка в сад была открыта. Мы у Даннера были много раз — почему бы мне и не зайти? Кроме того, там все время раздавался какой-то стук.

Берит замолчала, потому что они подошли к калитке, ведущей в сад Даннера. Стробо мог легко прекратить разговор, нажав на кнопку звонка. Но он этого не сделал. Вместо этого он оперся спиной на проволочную сетку и скрестил руки на груди.

— Стук. А потом? — Он все еще не смотрел ей в глаза.

— Ну, я вошла, пошла к окну. Шторы были не до конца задвинуты. Я заглянула в щелку.

Берит стала дрожать. Уже начинало темнеть. Декабрьский холод забирался под ее пальто и два свитера, которые она надела один поверх другого. Лицо Стробо было бледным и неподвижным, как маска. Она не знала, стоило ли продолжать. Не испортит ли она окончательно отношения с ним?

— А потом?

Его голос был похож на шепот, как будто он не мог признаться себе и ей, что все-таки хочет это знать.

Дрожь уже достигла ее губ, уже тряслось все ее тело, как будто ее бил озноб.

— Она лежала на полу. Ноги подтянула к подбородку, голову спрятала в руки, как… Не знаю… Как ежик, который выставляет колючки — что-то такое. Только вот у нее не было колючек. Он как сумасшедший колотил ее кулаками по спине. Долго. А лицо у него было такое, как будто… как будто он не совсем в себе.

— Почему ты ничего не сделала? Ты же могла… позвонить, или еще что-нибудь. Хоть что-то.

Она не сделала ничего. Постояв, может быть, минуту, она пошла обратно через сад, не спуская глаз со щелки между занавесками. Потом, всю дорогу до школы, она бежала. И прошли дни, прежде чем у нее возникла реакция на увиденное. Просто не была известна модель поведения при таких ситуациях. Когда кто-то умирает, нужно плакать, если кто-то злится на тебя, нужно защищаться. Но что делать, если человека, которого прежде почитал, застаешь за столь отвратительным занятием?

И поэтому — теперь она это понимает — никто не захотел ей поверить. Потому что если бы ей поверили, пришлось бы не только признать, что они восхищались человеком, который провозглашал то, чем сам не жил. Пришлось бы что-то делать. Что-то. Поэтому самым простым решением было просто закрыть глаза на то, чего просто не должно было случиться. Только она не смогла. Она это видела.

Но она тоже ничего не предприняла.

Стробо медленно оттолкнулся от сетки, как будто в замедленной съемке. Он так же медленно повернулся к Берит и крепко обнял ее.

Потом нажал на кнопку звонка.

12

По воскресеньям, так сказали Фишеру ученики, распорядок дня был совершенно другим. Завтракали в этот день с восьми до десяти, а если хотелось, можно было взять с собой в комнату булочки, плетенки, масло, колбасу и варенье. После беспокойной ночи Фишер вошел в столовую около девяти. По приказанию Моны он поселился не в отеле «Цур Пост», как она, а в комнате одного из учеников, который по причине болезни пока что жил у родителей. Комната площадью самое большее пятнадцать квадратных метров, мебели мало, — в общем, как в монашеской келье. Лучшее, что здесь было — это стереоустановка с двумя колонками величиной почти в человеческий рост, да еще компьютер с плоским монитором. Это притом, что в школе есть компьютерный класс, даже с выходом в Интернет. В шкафу висели дорогие шмотки для отдыха и спорта, а рядом два костюма «Прада» и — невероятно, но факт — смокинг.

Кровать, опять же, была староватой, а матрац — слишком мягким. Комплект постельного белья из черного сатина Фишер нашел в комоде.

Вот как, оказывается, живут детки богатых родителей! Впрочем, именно так он себе это и представлял. На шаткой полочке, между растрепанными учебниками и тетрадями, он нашел альбом с фотографиями. Катание на лыжах в Морице, летние каникулы на винограднике Марты. Живут в свое удовольствие, без всяких финансовых затруднений. Паренек, который живет в этой комнате, может получить любую профессию — какую захочет. Он может учиться десятки лет или зависать в барах, он может основать свое предприятие, которое не обязательно будет приносить прибыль, или стать художником и не продать ни одной картины за всю жизнь. Он может спать с любой девушкой, которая ему понравится, или купить себе роскошную проститутку, знающую такие трюки, которые ему, Фишеру, и не снились.

Не пойдет это Фишеру на пользу — сидеть тут. Это испортит его характер. Сделает его завистливым. Но пока он не станет противиться планам Зайлер, потому что нет никакого смысла плыть против течения. Теперь начальство за Зайлер.

Фишер почувствовал себя нехорошо, садясь за пустой стол в пустой столовой. На столе было полно крошек и чашек из-под кофе с коричневыми ободками по краям. Он встал, увидев в углу комнаты что-то вроде буфета. Там он нашел кофе и чай в огромных термосах.

Вообще-то он должен был вступить в контакт с учениками из кружка Даннера. Хотя он не видит в таком задании никакого смысла, потому что они уже рассказали все, что знали. Как несовершеннолетним свидетелям им пообещали не наказывать их, но запротоколировали все их показания. Вряд ли у него что-то выйдет.

А с другой стороны, этого никогда не знаешь наверняка.

— Почему они отпустили его?

Мона пожала плечами. Она еще не видела ректора в таком гневе. Раньше он производил на нее впечатление флегматика, который приспособился к обстоятельствам. Ей снова бросилось в глаза, как запущен его кабинет, как непрезентабельно он выглядел для такой дорогой частной школы.

Ректор меряет комнату большими шагами. На нем вытянувшиеся на коленках бежевые вельветовые брюки и серо-коричневый твидовый пиджак. Странно: ученики одеты по последней моде, а учителя — чуть ли не бедно. Как будто они ни в коем случае не хотят произвести впечатления, будто собираются тягаться с неравным конкурентом.