Книга Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоанн Флетчер

Но после того как сенат отказался избрать его проконсулом Египта, он отправился в Галлию, чтобы усмирить непокорные северные территории, сделать себе имя и опередить Помпея — и грабить безнаказанно.

В своих заметках Цезарь беспристрастно описывает встречи со многими людьми — от свирепых германцев свевов, чьи высокие замысловатые прически увеличивали их рост в сражениях, до религиозных вождей галлов, являвшихся правящей элитой, которых он назвал «друидами», и провел параллель между ними и римским сенатом. Кроме того, он сделал первое описание Британии, земли столь огромной по площади, что многие римляне сомневались в ее существовании.

Однако Цезарю, наверное, было хорошо известно, что греческий путешественник Питеас (Пифей) совершил плавание вокруг Британии в 320-х годах до н. э. и описал остров в своей книге «Об океане», хранившейся в Александрийской царской библиотеке, о чем знал заведовавший ею Эратосфен. Затем во II веке до н. э. по крайней мере одно птолемеевское торговое судно плавало к берегам «Британники».

В своих «Записках», которые Цезарь вел от третьего лица, он утверждал, что вторгся в Британию в августе 55 года до н. э., «так как знал, что во все войны с Галлией оттуда посылались подкрепления нашим врагам; если бы даже остаток лета оказался недостаточным для ведения регулярной войны, то он все-таки считал очень полезным для себя хотя бы только вступить на этот остров, познакомиться с его населением и добыть сведения о местностях, гаванях и удобных для высадки пунктах»[179], не говоря уже об источниках жемчуга, слух о которых прошел в Риме, причем Помпею за этот товар там уже рукоплескали.

Когда в августе 55 года до н. э. Цезарь с десятью тысячами легионеров высадился в Уолмере в Кенте, его встретили местные жители с оружием в руках, на колесницах, обросшие волосами, раскрашенные синей краской из вайды, казавшиеся «от этого в сражениях страшней других на вид»[180]. У кельтов, как и фракийцев, существовал обычай обезглавливать убитых в бою врагов, и потом, как это было хорошо знакомо родственникам Клеопатры, «головы наиболее выдающихся из врагов они [бальзамировали] кедровым маслом и бережно [хранили] в ларцах, показывая затем гостям»[181].

Осуществляя это вторжение, длившееся чуть больше двух недель, Цезарь главным образом преследовал цель заручиться поддержкой в Риме, где это вторжение произвело невероятный пропагандистский эффект, поскольку впервые римская армия вступила на неизвестную территорию. Сенат постановил провести двадцатидневные празднества и благодарственные молебствия — самые продолжительные из всех проводившихся ранее по случаю победы какого-либо римского полководца.

Воодушевленный таким успехом, Цезарь задумал вторую операцию на следующий год. У побережья Кента волны в щепки разбили часть кораблей, как и в первом случае. С подкреплением пришло трагическое известие. Его дочь Юлия умерла во время родов, а ребенок Помпея и внук Цезаря пережил мать всего на несколько дней. Помпей хотел похоронить их на территории одного из своих богатых имений, но вмешавшаяся толпа устроила пышную кремацию на Марсовом поле в знак уважения к ее популярному у народа отцу.

Цезарь воспринял новость в свойственной ему стоической манере, не выказывая постигшего его горя, и энергично занимался текущими делами, чтобы отвлечься от переживаний. Когда в конце июля Цезарь овладел сильно укрепленным расположенным на холме лагерем в районе Сент-Альбанса, пришла весть, что в Галлии снова поднялось восстание, поэтому он вернулся на побережье. Там составил донесение и послал несколько писем в Рим. Зная, что все написанное любителю сплетен Цицерону быстро станет достоянием всех и каждого, Цезарь поведал о проведенном времени в стране, где, как писал Цицерон, «удивительное множество утесов», сообщив о залежах железа и олова, тучных стадах и больших запасах зерна на острове.

Цезарь покинул Британию в конце сентября, после того как принял капитуляцию у правителя бриттов Кассивеллауна, взял заложников и собрал дань, в том числе речным жемчугом, при этом, «сравнивая величину жемчужин, он нередко взвешивал их на собственных ладонях»[182]. Оба вторжения на территорию Британии имели грандиозный пиаровский успех, даже если его критики говорили, что добыча невелика. Несмотря на то что Цезарь привез жемчуг, Цицерон заявил своим друзьям, что в Британии нет ни одной унции серебра и что он сомневается, есть ли у рабов-бриттов литературный и музыкальный вкус. А вот римские дамы, подражая «синим британцам»[183], принялись «раскрашивать волосы лазурным цветом»[184].

Треть населения Рима составляли рабы, сам Цезарь старался купить лучших: «Красивых и ученых рабов он покупал по таким неслыханным ценам, что сам чувствовал неловкость и запрещал записывать их в книги»[185]. Он также мог обеспечить каждого из своих легионеров рабом после завоевания Галлии, однако сведениями о массовых убийствах, которыми сопровождалось его покорение Галлии и Германии, воспользовались его противники в Риме. Они требовали суда над ним как над военным преступником, но огромные территориальные приобретения значили больше, чем жизни людей. Тем не менее в отличие от своих обвинителей Цезарь не имел расовых предубеждений и причислял галлов к союзникам.

Как и Александр, Цезарь «в походе шел впереди войска, обычно пеший, иногда на коне»[186] и приказывал солдатам «не терять его из виду»[187]. Как и его любимый герой, он пользовался популярностью в войсках и обращался к солдатам «товарищи», что другим римским лидерам казалось слишком фамильярным. Цезарь судил о солдатах по их боевым, а не по моральным качествам, и позволял во время передышек делать, что им хочется, и отвечал критикам, что «его солдаты и среди благовоний умеют отлично сражаться»[188]. Но также требовал от них хорошей выправки. Будучи щеголем, Цезарь носил тогу, отороченную бахромой, что напоминало увлеченность Александра иноземной одеждой, и надевал на пальцы сразу несколько колец. Он также любил носить лавровый и дубовый венки, которыми он был награжден за военные заслуги. Помимо демонстрации статуса, он скрывал свои светлые редеющие волосы более удачно, чем обычным способом. «Безобразившая его лысина была ему несносна, так как часто навлекала насмешки недоброжелателей. Поэтому он обычно зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб»[189].