Книга Массажист - Дарья Плещеева

Душно, соседки, жарко —

где поминальная чарка? – Н. просто не мог вообразить свою мать с чаркой в руке. Она совершенно не пила, впрочем, были у нее и другие странности – она иногда замолкала на неделю-другую.

Крест. И не смейте плакать.Он на луне, мой Амарго, —

с нее бы сталось сказать такое о родном сыне, подумал Н., она примерно так прогнала соседку, попытавшуюся соболезновать бедной покинутой женщине, родившей сынов, чтоб было кому стакан воды подать, а сыновья-то увеялись непонятно куда, и не звонят, и не пишут. Старший, впрочем, и звонил иногда, и открытки присылал, и денежные переводы, но сам носу не казал.

Мысль о старшем брате разбудила мысль об отце. Обоих Н. практически не знал и всю жизнь без них обходился. А вот сейчас они стали ему необходимы. Он усадил бы их перед собой за накрытый стол, и они, трое мужиков, поговорили бы о простых своих заботах, старший рассказал бы о сыне и дочке, отец выслушал и объяснил наконец, что его связало тогда с матерью, как получилось, что они договорились произвести Н. на свет. Это сделалось очень важным – разобраться со своим рождением и своим родом, чтобы продолжить цепочку, чтобы получить благословение на союз с избранной женщиной.

Амарго был благополучно забыт – хотя он еще пять минут назад был для Н. куда более реален, чем родной отец и родной брат. Юноша, который шел ночью по обычной дороге, а свернул на дорогу необычную, хотя она вроде бы и ведет в Гренаду, да только в какую-то иную Гренаду, а ездит по ней только смерть в образе деловитого мужчины на вороном коне – этот юноша был почти родственником. Сам Н. несколько раз в своих странствиях избежал смерти и очень хорошо знал, как следует разговаривать с непрошеными попутчиками.

Про отца он знал очень мало. Похоже, что и мать знала не так уж много. Сохранилась фотография – мужчина с черно-белым псом под осенней рябиной. Фотография была смутная, рыжая, лица не разобрать. Что дал ему отец? Что дала мама? Н. не знал – он не имел привычки вглядываться в свое зеркальное отражение. От матери, пожалуй, был прямой и тонкий нос. Глубоко сидящие глаза – возможно, отцовские. Светлые волосы, с их шелковистостью и золотым блеском, вряд ли были материнские – мать он помнил темно-русой и очень удивился, когда, вернувшись домой лет восемь назад, обнаружил сплошную седину. Тогда только она призналась, что примерно с тридцати красилась. Стало быть, волосы – отцовские?

Он смотрел сквозь монитор, не видя на нем стихов, и проводил мысленный разбор самого себя, ибо должен был отдать себя любимой женщине строго по описи: вот это – от деда по материнской линии, который тоже мог скрыться из дому на неделю-другую, это – от дяди, двоюродного брата матери, фельдшера на «скорой»…

Он должен был все это упорядочить, чтобы передать будущему ребенку.

И как же недоставало отца!..

Оплаченное время истекло. Н. успел послать Соледад короткую эсэмэску «люблю-целую» и пошел прочь. Пора было заступать на кавалерскую вахту.

Он был доволен жизнью и собой до той самой минуты, когда у дверей особняка увидел Сэнсея.

Сэнсей ждал, поглядывая на часы. Вид у него был недовольный. Сэнсей явно готовился к неприятному для себя разговору.

Как он отыскал Н., догадаться было нетрудно. В «Драконьей крови» знали про новое жилище и удивительное ремесло Н., и никто не думал делать из этого тайну.

Н. остановился. Первая мысль была – пробраться в фонвизинскую квартиру черным ходом. Вторая – Сэнсей неспроста пришел именно в это время, ему рассказали, что с четырех до семи Н. изображает щеголя восемнадцатого века. А вход в квартиру-музей открыт для всех – разве что посетитель имеет совсем уж непристойный вид.

Н. сам толком не знал, чем вызван его страх. Сэнсей не мог причинить ему зла – для таких случаев в особняке держат охрану. Разве что разговор… малоприятный разговор…

Хотя Н. не чувствовал себя виноватым перед Сэнсеем, но знал: приятель, властный по характеру и поработивший все свое семейство, вряд ли смирился с тем, что из сферы его влияния так легко и непринужденно вырвался в общем-то слабый человек. Н. насчет себя не обольщался, всю жизнь он был слаб и выбрал свой путь именно от слабости – блуждания по дорогам и по постелям ни к чему его не обязывали. Сила появилась только в последнее время – сперва ее хватило на уголок в подвале, жуткий, но свой, потом – на каморку в особняке.

Н. постоял немного, соображая. Встречи не миновать. Значит, надо собраться с духом, надо собраться с духом…

Он подошел к Сэнсею и сказал:

– Привет.

– Привет, – отвечал Сэнсей. – Тут про тебя чудеса рассказывают – что прямо актером заделался. А у меня пара клиентов появилась – совсем лишняя. Думал тебе перекинуть.

При этом Сэнсей прятал взгляд, так что даже простодушный Н. видел – не в клиентах дело. Очевидно, та женщина опять поманила, да не далась в руки, опять было пятичасовое телефонное объяснение с обещанием бросить мужа и уйти жить к Сэнсею, но не завтра, а годика через полтора.

Ему было искренне жаль Сэнсея, но не той жалостью, что побуждает к действиям. Он понимал, что приятель попал в ловушку, которую сам же и смастерил. Он, возможно, гонялся за недосягаемой подругой потому, что не умел обращаться с женщинами иначе, как с бабкой, матерью и племянницей. И поскольку признаваться в своих огрехах и прорехах Сэнсей не мог, скорее бы застрелился, то и выбрал бессознательно даму сердца, с которой заведомо ничего не получится.

– Спасибо, это было бы кстати, – беззаботно поблагодарил Н.

– Торопишься?

– Нужно еще переодеться.

– Я не помешаю.

Это означало: Сэнсей пойдет следом в фонвизинскую квартиру и заберется вместе с Н. в тесную каморку.

Переодеваться при нем Н. не хотел – достаточно того, что уже было. Что-то объяснить ему – не мог. Смешно, в самом деле, становиться в позу и произносить монолог о том, что тело Н. больше ему не принадлежит, пользоваться этим телом имеет право только одна женщина, да и про хрустальные венцы он не поймет.

– Я спешу, извини, – быстро произнес Н. Он боялся, что, если Сэнсей станет настаивать, возразить будет очень трудно, придется согласиться. Но он не хотел оставаться наедине с Сэнсеем.

– Зря ты так, – сказал Сэнсей. – Как у меня ума-разума набираться, так ты есть. А как от тебя что-то нужно, так тебя нет.

При этом он все же отводил взгляд.

– Извини…

– Да что – извини?.. Ты что, боишься меня, что ли?

– Нет, – соврал Н., подумал и поправился: – Да.

– Козел ты, – подумав, задумчиво произнес Сэнсей. – Раз в кои-то веки его попросили… Ну ладно… Пока.

Он повернулся и пошел к своей машине, припаркованной шагах в тридцати от дверей особняка. Н. невольно уставился ему вслед – и вдруг все понял.