Книга Петр Иванович - Альберт Бехтольд

После продолжительного молчания сосед решил заговорить с Ребманом: спросил, сначала по-русски, куда тот направляется. Не получив ответа, он повторил вопрос по-немецки. Затем по-французски. По-английски. В конце концов даже на идише.

Но Ребман подумал: «Из-за них у меня было столько неприятностей, я опозорился на весь мир! Теперь мне на них всех вместе взятых плевать с высокой горы». И так и не ответил. Тогда и еврей замолчал. И они молча продолжали смотреть в окно. А там ничего особенного или нового. Ландшафт такой же, как между Волочиском и Киевом и за Барановичами: одни холмы, один за другим, и редко когда – станция, за которой вдали виднеется деревенька или городок. Никаких домов не видать.

Эта страна словно море, ни конца, ни края!

Поначалу он обрадовался, когда Мадам сказала, что он проведет в дороге целых два дня, наверняка можно будет многое увидеть! Теперь он уже не рад, дорога ужасно скучна.

Приблизительно через три часа поезд остановился на маленьком полустанке.

– Что случилось? – спросил пассажир у кондуктора, который один сошел на перрон.

– Надо пропустить встречный поезд, который идет с опозданием.

Ребман ухмыльнулся: он все понял: «А мой русский все же продвигается!».

Он опустил оконное стекло. В глубине вокзала стояла кучка крестьян, мужиков и баб, с большими котомками на спинах. Они все глазели на поезд.

Около пяти они приехали на большую станцию, где остановились на четверть часа, чтобы сменить локомотив.

И тут все куда-то бросились бегом, одни – с чайниками набрать кипятку. Его можно на всех больших станциях получить бесплатно, для этого есть особые источники. Об этом вчера сообщила мамаша Проскурина, когда они обсуждали предстоящую поездку. Другие пассажиры кинулись что-то покупать, а третьи – просто выбежали поразмяться.

Ребман тоже вышел. Он до этого уже распаковал сверток, который ему дала с собой мадам Орлова, и обнаружил в нем великолепный ужин: белый хлеб с ветчиной, половинки инжира и плитку шоколаду. Теперь он гоголем прохаживается по перрону, курит, время от времени поглядывая на свой вагон: не собирается ли тот везти его дальше. На соседнем пути, около деревянной цистерны, которая стоит на высоком железном постаменте, локомотив набирает воду. Воду качают прямо из земли с помощью ветряного колеса. И в самом деле, откуда же взяться ручьям, если вокруг ни одной горы!

Они едут дальше.

И тут дорога становится еще мучительней. Смотреть в окно бессмысленно – все одно и то же. Общения тоже не получилось. Читать невозможно. У него, правда, с собой даже книга была, что-то из Достоевского, которую ему дала девица Титания для внимательного изучения, Достоевский, мол, в России всегда пригодится. Но он не может его читать при всем желании. Теперь он понял, почему все русские книги столь меланхоличны. Здесь сама природа навевает тоску. Нет, сейчас он не станет читать ничего русского, даже в немецком или французском переводе.

Около восьмого часа поезд снова остановился на большой станции. Название прочесть невозможно, все буквы размыло непогодой, а когда кондуктор объявлял, Ребман как раз задремал.

Сосед-еврей спросил, не желает ли он выйти поужинать или, может, ему что-нибудь принести? Здесь хороший ресторан, и это последняя возможность раздобыть что-нибудь до завтрашнего утра:

– Хотите супу? Может быть, мяса? Или рыбы?

Кажется, он всерьез беспокоится о незнакомом юноше-чужестранце, который ему даже не удосужился ответить на приветствие.

«В конце концов, – подумал Ребман, – если это последняя возможность, я лучше тоже сойду».

И выходит из вагона. Не обращая внимания на еврея, отправляется в буфет, заказывает борщ, кулебяку с мясом и рубленые котлетки – все слова он уже знал. Ему действительно принесли именно то, что он заказал, и он с аппетитом поел. Кончив есть и желая расплатиться, он обнаружил, что у него нет мелочи, ничего, кроме красивой десятирублевки от мадам Орловой.

«Ну не могут же все официанты быть мошенниками, тогда бы и профессии такой бы не было! Дам-ка ему эту бумажку – и поглядим!»

И он сделал знак половому.

– Сию минуту! – услышал он в ответ.

Когда прозвонил первый звонок, Ребман снова махнул рукой, уже энергичнее.

– Сию секунду!

Тогда господин гувернер из Барановичей встает и делает вид, что хочет идти. «Белый пиджачок» тут же скользнул к нему. Увидев купюру, он спросил:

– А помельче нету?

Получив отрицательный ответ, он взглянул на часы:

– Одну минуточку! – и тут же, схватив купюру, выскочил с ней из залы. Тут как раз прозвонил третий звонок. Все пассажиры уже ушли, кроме еврея, который продолжал сидеть за своим столиком.

«Он, наверное, не едет дальше, – подумал Ребман и поспешил к выходу. – Что упало, то пропало, лучше потерять десять рублей, чем опоздать на поезд».

Однако ему все же обидно: «И почему я сразу не расплатился, когда он мне принес еду? Или сказал бы, что если у него нет сдачи, то не стану есть! Ну вот, теперь будет мне наука!» Пока Ребман так сидел, ругая самого себя за легкомыслие, в купе вернулся еврей и положил перед Ребманом положенную сдачу.

– На чай я этому разбойнику не дал.

Затем он поднял палец и сказал на хорошем немецком:

– Будьте осторожны! В России встречаются не только порядочные люди, особенно на вокзалах!

Ночью они проезжали через Екатеринослав. Сквозь сон Ребман слышал крики. А когда он утром высунулся из окна, то увидел перед собой ландшафт, напоминающий тонкий медный лист. Земля была похожа на луг, все лето не видевший дождя: ни кустика, ни речки, ни ручейка.

«Это, должно быть, и есть южнорусская степь, где живут донские казаки и другие степные народы», – подумал он.

Что касается донских казаков, то тут он ошибся степью.

Он уже сыт по горло этой бесконечной ездой по железной дороге. А ведь он сначала так радовался возможности попутешествовать. Хорошо еще, что ему не в Сибирь ехать! Он вспомнил, как во время школьной экскурсии по Фирвальдштедтскому озеру «Папаша», бывший директор их гимназии, сказал, что о подобном пейзаже он бы не хотел писать сочинения. Вид так великолепен в своей естественности, что словами этого высказать невозможно.

«А я не стал бы писать сочинений об этом ландшафте, – что же тут опишешь?»

О том, что степь раз в году покрывается цветами, которые многообразием красок просто сводят с ума всех, кому посчастливится их увидеть, Ребману еще только предстоит узнать. А пока он рад, что день прошел, и можно снова подремать.

– Сейчас смотрите в окно, – обратился к нему сосед, его звали Гинзбург, – мы будем проезжать над устьем Дона, по самому длинному во всей России мосту, он больше двух километров длиной.

– Дон? – удивился Ребман. – Я думал, что он протекает намного восточнее.