Книга Половцы - Светлана Плетнева

В эпоху военной демократии все могущие носить оружие, даже молодые женщины, участвовали в военных действиях. С переходом к классовым отношениям эта «практика» поголовного привлечения людей в походы и набеги продолжалась. Даже пастухи, если у них были кони, примыкали к той или иной «ватаге», идущей на Русь или еще дальше – на Дунай и Балканы. Поэтому очень часто количественно половецкое войско бывало очень значительным. Так, например, в 1060 г. в Черниговское княжество прихлынуло 12 тыс. половцев, в 1128 г.- 7 тыс., в 1159 г. на Киевскую землю прикочевало 20 тыс. Мы уже говорили, что, возможно, иногда половцы являлись на русскую землю вместе с вежами, но это случалось только тогда, когда они не опасались разгрома. Обычно же приходило «военизированное» население. Однако участие в войске большого числа недостаточно квалифицированных воинов приводило к тому, что половцы нередко терпели сокрушительные поражения: «…не възмогоша и стяга поставите», т.е. бежали при приближении русских, не принимая боя.

Если организатор набега был опытный военачальник, он обычно не гнался за количеством, а брал в поход столь же опытных и хорошо вооруженных воинов – «кощеев», каждый из которых имел и «подводного» (запасного) коня, и челядинца для услуг. Очень подробно рассказывает летописец о полках Боняка, которые он привел на помощь князю Давыду в 1097 г. Всего половецких воинов было 300, а у Давыда – 100. Давыд, по словам летописца, встал в центре – под стягом. Боняк же первоначально ввел в бой только половину своих воинов, разделив их на три равных отряда по 50 человек в каждом. Вперед он послал стрельцов под командой удалого Алтунопы, а два других отряда поставил в засаду. Далее летописец пишет: «Алтунопа же пригна к первому заступу (к передовому вражьему полку. – С. П.) и стреливше побегну перед угре, угре же погнаху по них, мьняху Боняка бежаща». Это обычный прием кочевников, используемый ими издревле в битвах: передовой отряд должен был обстрелять врагов и броситься в бегство, заманивая преследователей в засаду. В данном случае так и произошло.

Два засадных полка Боняка с двух сторон бросились на угров, а затем в битву, которая уже больше походила на избиение, подключены были все резервные силы половцев: «…и сбиша угров в мячь, яко сокол галице збиваеть. И побегоша угры» (ПСРЛ, II, с. 245-246). Рассказ об этой победе Боняка дает ясное представление о военных приемах (хитростях) половцев в битвах, в которых успеха добивались малым числом, но военным искусством. В открытых битвах такие небольшие соединения побеждали довольно часто. Основным принципом их было заманивание врага в ловушку. В следующей главе мы увидим, как в одном из самых крупных столкновений русских с половцами (в 1185 г.) последние использовали этот прием и добились полной и блестящей победы.

Нужно сказать, что каждое средневековое военное подразделение имело свой стяг-знамя. По стягам противники узнавали, кто в данный момент стоит перед ними. Стяги ставились перед битвой. Интересно, что в иллюстрациях Радзивилловского (Кенигсбергского) списка летописи прямостоящие стяги с вертикальными древками изображают всегда перед битвой или после победы, а при поражении стяги нарисованы всегда сильно наклоненными.

Неверно думать, что половцы не умели брать укрепленные города. За всю их историю в восточноевропейских степях они взяли сотни пограничных городков по Роси и Суле, в Болгарии, Венгрии и Византии. Обычно сообщается, что тот или иной городок или крепость были сожжены при взятии. По-видимому, половцы пускали в город стрелы с горящей паклей. Хан Боняк отваживался даже на отчаянные налеты на Киев – в 1096 г. он ограбил окрестности города и «пожъже» на Берестовом «двор княж» – безусловно, хорошо укрепленную небольшую крепостицу. Прием зажигания городских жилищ стрелами половцы пытались сделать значительно более «эффективным» и опасным для Руси. Так, хан Кончак в походе 1184 г. «пленити хотя грады русские и пожещи огньмь: бяше бо обрел мужа такового басурменина, иже стреляше живым огнем, бяху же у них луци тузи самострелнии, одва 50 мужь можешеть напрящи» (ПСРЛ, 11, с. 634-635). Летописец описывал, видимо, своеобразные «катапульты», кидающие в город уже не клочки горящей просмоленной пакли, а снаряды (керамические сосуды), расплескивавшие горящую жидкость (нефть?). Вероятно, сосудики имели форму «сфероконусов», широко использовавшихся в разных целях во многих восточных городах, а также в Волжской и Дунайской Болгариях, Закавказье, Средней Азии. «Басурменина» (мусульманина) Кончак мог привести из любой из этих стран, скорее всего из Азербайджана, поскольку Кончак, несомненно, сохранил связи с Грузией и соседними с ней государствами (именно его брат служил у царицы Тамары).

Этот поход закончился, даже фактически не начавшись, снаряды не были использованы, а «басурменина» русские взяли в плен. В данном случае интересно только желание половцев усовершенствовать свои осадные средства.

Что касается школы военного дела, то кочевники начинали учиться с самого раннего возраста. Карпини, например, говорил, что уже двух-трехлетних детей сажают на коней, и они скачут на них и учатся «пускать стрелы» из маленьких луков, изготовленных специально для них (Плано Карпини, с. 36). Ребята учились стрелять, охотясь на мелких степных зверьков (сусликов, сурков, тушканчиков и пр.). Становясь взрослыми, они продолжали совершенствоваться в военном деле, постоянно участвуя в охотах. Охотой, как писал Рубрук, «они добывают себе значительную часть своего пропитания» (Рубрук, с. 98). Очевидно, это была основная причина организации громадных облавных охот, как правило, возглавляемых крупнейшими военачальниками, самыми влиятельными аристократами. На охоту смотрели как на поход (набег) на чужую страну. К ней готовились, на охоте вырабатывались удаль и искусство воевать, на ней выявлялись самые лихие всадники, самые зоркие стрелки, самые умелые предводители. Таким образом, второй важной функцией охоты было обучение военному делу всех – от хана до простого воина и даже его «челядинца», т.е. всех, кто участвовал в военных мероприятиях: походах, набегах, баранте и пр.

Война и охота в значительной степени определяли экономику, социальный строй и быт кочевников. «Патриархальная вуаль» особенно ярко проявлялась именно во время военного похода или военизированной охоты. Патриархальностью были проникнуты вся жизнь и мировоззрение половцев. Крупные феодалы (ханы, солтаны, беки) играли в своих группировках роль «старейшин», что не мешало им закабалять своих единоплеменников – пастухов. Интересно отметить, что на главах и военачальниках, во всяком случае – в XI в., лежали еще и жреческие обязанности, что характерно было для патриархально-родового строя. Мы уже рассказывали о полночном «камлании» Боняка перед битвой – ясно, что в ответственные моменты хан сам предпочитал общение с духами. Надо сказать, что у Боняка были некоторые необычные черты и во внешнем облике. Так, как бы ни ругал летописец половецких князей, разоряющих русские земли, он ни одного из них не назвал, как Боняка, шелудивым (ПСРЛ, II, с. 303). Известно, что шелудивыми назывались люди, родившиеся в «сорочке», часть которой в виде высохшего лоскута кожи долгое время сохранялась на голове. Рождение в «рубашке» и по сей день считается счастливым предзнаменованием, а сохранение ее у взрослого человека в ту эпоху, несомненно, вызывало особое почитание его. Напомним, что этим же свойством (шелудивостью) отличался русский князь Всеслав Полоцкий (ПСРЛ, II, с. 143), имевший, по словам автора «Слова о полку Игореве», волшебное свойство превращаться в волка и в этом качестве преодолевать огромные расстояния в кратчайшие сроки. Любопытно, что оба «шелудивых князя» (половецкий и русский) имели, согласно легендам, непосредственное отношение к волкам: могли разговаривать с ними, превращаться в них. Очевидно, недаром эти быстрые, отважные и жестокие звери в равной степени были волшебными героями как тюркских, так и славянских волшебных сказок. Кроме того, большинство героев тюркских сказок и некоторых русских часто бывают шелудивыми, а их боевые кони – шелудивыми жеребятами. Очевидно, шелудивость считалась признаком избранности, явной приближенности ко всему таинственному и «всевластному».