Книга Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - Елена Первушина

Следующий раз Екатерина вспоминает о своей внучке только через два года и пишет Гримму: «О ней еще нечего сказать, она слишком мала и далеко не то, что были братья и сестры в ее лета. Она толста, бела, глазки у нее хорошенькие, и сидит она целый день в углу со своими куклами и игрушками, болтает без умолку, но не говорит ничего, что было бы достойно внимания…».

Бабушка Екатерина умерла, когда внучке исполнилось всего восемь лет. Павел Петрович скончался еще через пять лет. Таким образом, в свои подростковые года Екатерина оказалась под опекой весьма либерального брата, который позже воплотит свои идеи о воспитании, создав знаменитый Лицей, откуда вышел не один декабрист. Разумеется, за воспитанием и обучением девочки следила в основном Мария Федоровна, и все же, скорее всего, Александр «задавал тон». Екатерине Павловне преподавали не только языки (в список которых теперь входила и латынь), но и хорошие манеры, рисование, музыку, математику, географию, историю и политическую экономию. В результате получилась весьма самоуверенная молодая барышня, которая, судя по всему, мечтала оставить свой след в истории.

Позже одна из фрейлин двора, графиня Роксана Эделинг, будет вспоминать: «Будь ее сердце равным ее уму, могла бы очаровать всякого и господствовать над всем, что ее окружало. Прекрасная и свежая, как Геба, она умела и очаровательно улыбаться, и проникать в душу своим взором. Глаза ее искрились умом и веселостью, они вызывали доверие и завладевали оным. Естественная, одушевленная речь и здравая рассудительность, когда она не потемнялась излишними чувствами, сообщали ей своеобразную прелесть. В семействе ее обожали, и она чувствовала, что, оставаясь в России, она могла играть самую блестящую роль!».

Пылкая и решительная княжна позволяла себе то, чего не могли позволить ее старшие сестры — сердечные увлечения. Она влюбилась в адъютанта брата, князя Михаила Петровича Долгорукого. Князь был не только хорош собой, красив и умен, но и очень храбр. Он участвовал почти во всех сражениях с французами в 1806 и 1807 годах. Александр знал о сердечном увлечении сестры и не возражал против такого брака: Долгорукие — хорошо известный род в Российской империи. Но в 1808 году, во время военных действий против шведов, князя убили в сражении при Иденсальми. Сослуживец князя И. П. Липранди позже вспоминал: «День был прекрасный, осенний. Шли под гору довольно скоро, князь по самой оконечности левой стороны дороги; ядра были выпускаемы довольно часто. Вдруг мы услышали удар ядра и в то же мгновение увидели князя, упавшего в яму (из которой выбирали глину) около дороги. Граф Толстой и я мгновенно бросились за ним… Фуражки и чубука уже не было; зрительная труба была стиснута в левой руке. Князь лежал на спине. Прекрасное лицо его не изменилось. Трехфунтовое ядро ударило его в локоть правой руки и пронизало его стан. Он был бездыханен».

Разумеется, гибель любимого и почти жениха стала ударом для Екатерины Павловны. Но немного погодя она снова влюбилась, на этот раз… в грузинского князя Петра Багратиона, который участвовал в Итальянском походе Суворова, но Багратион был на двадцать три года старше Екатерины и к тому же женат (правда, несчастливо). А между тем Екатерине пора было искать подходящего жениха для достойного династического брака. Она не возражала: мы уже знаем, что Екатерина, или Като, или Катишь, как звали ее в семье, была достаточно амбициозна. Принц де Линь, позже увидевший Екатерину в Вене, куда она приехала вместе с матерью, братом и сестрой Марией, напишет: «Великая княжна Мария привязывает к себе сердца, а Екатерина берет их приступом».

* * *

Но если Екатерина хотела, как ее брат, решать судьбы Европы, то прежде всего ей следовало взять приступом сердце одного человека — своего будущего мужа. В начале XIX века брак становится единственным пропуском на политическую арену для честолюбивой женщины, и тут важно не ошибиться с выбором.

К тому времени Франц, император Австрии и старший брат палатина Венгерского, уже успел овдоветь. Австрийский правитель уже пережил двух своих жен (а в будущем ему предстояло похоронить и третью). Его первая супруга, Елизавета Вильгельмина Луиза, принцесса Вюртембергская, родная сестра Марии Федоровны, умерла от первых родов. Вторая жена — Мария Терезия Сицилийская, которую в свое время Екатерина звала «уродцем», хотя с портрета на нас смотрит весьма статная и миловидная женщина, родила принцу тринадцать детей, из которых выжили семеро и так же, как и первая жена, скончалась в родах. Это произошло 13 апреля 1807 года, и Екатерина Павловна сразу же захотела стать ее преемницей.

Правда, даже стань она следующей супругой Франца, ей не суждено было взойти на трон Священной Римской империи германской нации — этот довольно непрочный союз немецких княжеств, созданный еще при Карле Великом, был ликвидирован в 1806 году, после поражения войск третьей коалиции при Аустерлице, когда под давлением Наполеона был сформирован Рейнский союз. Наполеон действовал просто: он поставил перед немецкими князьями 24-часовой ультиматум и обещал, что в случае, если они будут затягивать подписание договора, французские войска будут введены в южно- и западногерманские земли. Спустя несколько дней после заключения договора о Рейнском союзе Франц II отрекся от престола Священной Римской империи и объявил об ее упразднении.

Теперь Франц II был Францем I — императором Австрийской империи, но Екатерину Павловну это, кажется, не особенно волновало. Не волновали ее и более житейские и прагматичные доводы, на которые указывал в письмах князь Алексей Борисович Куракин, русский посол в Австрии, которому Мария Федоровна поручила собрать сведения о потенциальном женихе. Куракин писал: «Государь все-таки думает, что личность императора Франца не может понравиться и быть под пару великой княжне Екатерине. Государь описывает его как некрасивого, плешивого, тщедушного, без воли, лишенного всякой энергии духа и расслабленного телом и умом от всех тех несчастий, которые он испытал; трусливого до такой степени, что он боится ездить верхом в галоп и приказывает вести свою лошадь на поводу! Я не удержался при этом от смеха и воскликнул, что это вовсе не похоже на качества Великой княжны: она обладает умом и духом, соответствующими ее роду, имеет силу воли; она создана не для тесного круга, робость совершенно ей несвойственна; смелость и совершенство, с которыми она ездит верхом, способны вызвать зависть даже в мужчинах!».

На это Екатерина отвечает: «Вы говорите, что ему сорок лет, — беда невелика. Вы говорите, что это жалкий муж для меня, — согласна. Но мне кажется, что царствующие особы, по-моему, делятся на две категории — на людей порядочных, но ограниченных; на умных, но отвратительных. Сделать выбор, кажется, нетрудно: первые, конечно, предпочтительнее… Я прекрасно понимаю, что найду в нем не Адониса, а просто порядочного человека; этого достаточно для семейного счастья».

Но Александр уже понял, что в это неспокойное время вчерашние союзники легко могут оказаться врагами, и ему не хочется очутиться с сестрой «по разные стороны фронта». Куракин уверяет императрицу и великую княжну: его величество считает, «что Ее Высочество Его сестра и Россия ничего от этого не выиграют и что, наоборот, отношения, которые начнутся тогда между Россией и Австрией, будут мешать нам выражать свое неудовольствие Австрией всякий раз, когда она поступит дурно, а так она часто поступала!». Эти письма написаны из Тильзита. Ведя переговоры с Наполеоном, Александр и Куракин не забывали поглядывать вокруг и подыскивать подходящего жениха для Екатерины. Куракин пишет в Петербург: «На днях я познакомился в доме императора Наполеона одновременно с наследным принцем Баварским и принцем Генрихом Прусским. Они оба оказали мне множество учтивостей; оба они заики. Принц Генрих больше ростом и красивее, заикается меньше, чем наследный принц. Что касается последнего, то его наружность весьма невыгодна: рост его средний, он рыжеволос, ряб, заика и, как уверяют, туг на ухо. Но он кажется весьма кроток, добр, твердого и превосходного характера — в этом ему отдают справедливость даже французы… Откровенно сознаюсь Вашему Величеству, что, по моему мнению, ни один из этих принцев не достоин руки ее высочества великой княжны Екатерины и что она не может быть счастлива ни с тем, ни с другим».