Книга Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период - Алексей Митрофанов

«9 января между 7 и 8 часами вечера в молочную лавку кр. Архангельского уезда Владимира Зотова, находящуюся по Петербургскому пр. между почтамтской и Успенской ул., вошли трое неизвестных мужчин и с револьверами в руках потребовали у находившегося в лавке хозяина поднять «руки вверх», затем вынули из кассы выручку 25 руб. и, захватив с собой несколько табаку и конфет, вышли из лавки, где, сев в запряженную лошадь, скрылись».

«27 января мещанка София Бородавко выпустила со двора своего дома принадлежавшего ей поросенка и спустя полчаса обнаружила поросенка убитым. Стоимость поросенка 40 рублей. О случившемся заявлено полиции».

Как говорится, и не знаешь — то ли плакать тут, то ли смеяться.

Особая опасность, разумеется, подстерегала в местах, будто бы специально отведенных для преступников — это были рынки, ярмарки, трущобы. «Северный край» извещал: «На улицах Ярославля на каждом шагу попадаются нищие. В редком городе можно встретить столько нищих, выпрашивающих подаяние и пристающих к прохожим. В Ярославле нищие как-то особенно бросаются в глаза.

Обыватели жалуются на это. Их беспокоят попрошайки…

Среди нищих есть дети. Голодные, оборванные, дрожащие от холода, дети протягивают руки и вымаливают «копеечку». Только одну копеечку. Дети раздражают прохожих, надоедают им, неотступно преследуя их по всей улице. Тоненькими голосами, со всевозможными припевами, они бегут за «господами» и не отступают даже от палки».

Не отставал и Ростов-на-Дону: «Группа жителей Богатянского поселения обратилась к полицмейстеру с коллективным заявлением о беспорядках, происходящих в последнее время на Богатянском спуске. Хулиганы среди бела дня нападают на прохожих, грабят и избивают их. Жители же не решаются принять меры к задержанию этих лиц, терроризировавших все местное население, из боязни быть избитыми или даже убитыми. Дерзость хулиганов доходит до того, что они нападают на целые обозы едущих с берега драгилей и тащат с дрог клади. Ночью же обыватели буквально трепещут за свою жизнь и не решаются выходить из квартир».

Подобные «черные дыры» на карте российского провинциального города — вовсе не редкость. Если в Ростове-на-Дону это была Богатяновка или Богатый Колодезь, то в Саратове — Глебучев овраг. Литератор Орешин описывал жизнь той клоаки: «Глебучев овраг через весь Саратов тянется: от Волги до Вокзала, и живет в овраге сплошная нищета. Розовые, голубые, синие домишки друг на друге как грибы поганые, лепятся на крутосклонах, того и гляди, верхний домишко на своего нижнего соседа загремит. В летнюю пору банная вода посредине оврага течет, растет колючий репей, свиньи в воде лежат, ребята на свиньях верхом катаются. Весенняя вода в овраге разливалась саженей на пять, бурлила, клокотала, гудела и несла через весь город дохлых собак, кошек, бревна, поленья, щепу. Овражные жители охотились за щепой и поленьями. Народишко бедный, домишки рваны, заборишки худы — жили, как птицы».

Оставил свои впечатления о Саратове и Николай Чернышевский: «Разнокалиберная мелюзга всех полунищенских положений, вне прочно установившихся бедных сословий, вся и очень честная и не очень честная бесприютная мелюзга от актеров жалчайшего театришка до вовсе голодных бездомников — все это мелкое, многочисленное население города, разорявшееся от непосильных подушных податей и постоянно находившееся под угрозой попасть в работный дом, где заключенные занимались тяжелым трудом и подвергались истязаниям».

10 ноября 1859 года в реке Волге рядом с Костромой было обнаружено тело молодой мещанки Александры Клыковой. Установили, что Клыкова покончила с собой из-за того, что над ней издевалась свекровь. Так как прообразом города Калинова, в котором происходит действие пьесы А. Н. Островского «Гроза», считается именно Кострома, то многие подумали, что именно история с несчастной Александрой дала толчок писательскому замыслу. Но подвела хронология — Островский сочинял свою «Грозу» с июля по октябрь все того же 1859 года. Похоже, этот случай был типичным для середины XIX века.

Несладкой была жизнь и у провинциальных полицейских. А еще «веселее» жилось представителям судебных органов. Взять, к примеру, преступление, совершенное в городе Костроме священником П. Розановым. И три показания свидетелей.

Первое: «Три года тому назад я была на вечеру у Алексея Васильевича Птицына, где находились свящ. Петр Розанов и священнич. жена Екатерина Понизовская. Во время танцев последней свящ. Розанов при проходе в дверях, где стояла Понизовская, дотронулся двумя пальцами до цветка, бывшего на голове Понизовской, на что последняя крайне обиделась и начала крупно укорять свящ. Розанова в том, что он позволяет себе делать дерзости, и начала неспокойно ходить по комнате. Свящ. Розанов некоторые ее движения передразнил, что более всего расстроило Понизовскую».

Второе: «Три года назад, хотя я и был на вечере у Алексея Васильева Птицына вместе со священником Петром Розановым, но ссоры между священником Розановым и Понизовской вначале никакой не заметил. Оскорбления Розанов Понизовской никакого не наносил. Все были в веселом настроении духа, и если священник Розанов допустил шутку относительно головного убора г. Понизовской, то всеми и принято было это за шутку, а не за оскорбление. И если Понизовская по своей щепетильности приняла это за оскорбление, то она отлично, помимо священника Розанова, поносила не совсем лестными словами кое-кого и других, бывших на вечере и выпивших хотя бы по одной рюмке… На вечере у Птицына священник Розанов был не выпивши или пьян, а просто в веселом настроении духа».

Третье: «На брачном пиру в моем доме были священники Павел Понизовский и Петр Розанов и вместе с прочими гостями, которых было человек 40, сидели за ужином в общей комнате. За ужином я не видал и не слыхал ничего неприятного между свящ. Розановым и священнической женою Екатериной Понизовской, бывшей тут же, хотя разговор по-видимому был общий. Священник Понизовский, не дождавшись конца ужина, ушел домой, а священник Розанов досидел до конца, но был только несколько выпивши, явился же в мой дом совершенно трезвым. В отдельной комнате, где были новобрачные, был после ужина и священник Розанов. Входивши в эту комнату, я сразу заметил, что между свящ. Розановым и свящ. женою Понизовскою нет настоящего мира. По обязанности хозяина, я пожелал им этого мира, на что Понизовская ответила: «Это ничего не значит. Это все одно, что пыль на руке, сдунул — и ничего нет»».

И вот три года идет суд, показатели свидетелей разнятся — они и в момент собственно преступления мало что соображали по причине горячительных напитков, а тут и подавно не помнят вообще ничего. А начальство напирает, требует результатов расследования.

При этом далеко не все преступления доходили до полиции. Случалось, что они замалчивались как дела семейные. Вот, например, костромской обыватель писал в дневнике: «Сегодняшний день, двадцать первое марта, вербное воскресенье, останется у меня навсегда в памяти. Чуть было не свершилась над нами беда, и великая: едва не вырвала смерть одного из членов нашей семьи, а могло даже случиться — и не одного. Первый рок выпадал на долю нашей сестрицы Маруси, но, видно, чья-нибудь молитва дошла до Господа, и беда миновалась. Конечно, я тут не мог быть главным виновником случая, но только был свидетелем посторонним и, конечно, могущим отклонить, но почему-то не сделал этого. Вот за эту-то ошибку я мог всю жизнь мучиться как преступник.