Книга Самые богатые люди Древнего мира - Геннадий Левицкий

Кстати, Митридат не успел соединиться с Тиграном; он не спешил, полагая, что Лукулл будет верен своей тактике уклонения от битвы. Понтийский царь только приближался к месту соединения войск, а навстречу ему уже спешили израненные безоружные армяне.

Лукулл не повторял даже самого себя.

Неповиновение армии

После блестящей победы Лукуллу не пришлось брать неприступный Тигранокерт. Греческое население подняло мятеж, захватило часть городской стены и впустило римлян.

Забрав царскую сокровищницу, Лукулл отдал Тигранокерт на разграбление солдатам. Легионерам досталась немалая добыча: по свидетельству Плутарха, они нашли в городе «наряду с прочим добром, на восемь тысяч талантов одной монеты; кроме того, Лукулл роздал по восемьсот драхм на каждого солдата».

Затем Лукулл перебрался в Гордиену, которая без малейшего сопротивления признала его власть. Во дворце местного царя римский военачальник нашел «великое множество золота и серебра и три миллиона медимнов зерна, так что и солдатам было чем поживиться, и Лукулл заслужил всеобщее восхищение тем, что вел войну на средства, приносимые ею самой, не беря ни драхмы из государственной казны».

Лукулла после таких побед поразила та же напасть, которая завела Александра Македонского в Индию. Обласканный фортуной, римлянин уже не мог остановиться; двух разбитых царей показалось мало, и он наметил новую жертву. Рядом находилась Парфия: в свое время Лукулл предлагал ее царю заключить союз, но подобное предложение парфянский царь получил и от Тиграна. Хитрый парфянин тайно заключил союз с обоими и «не спешил прийти на помощь ни тому, ни другому».

Теперь Лукулл собрался рассчитаться с вероломным союзником. Римляне всегда умели находить повод к войне и логически обосновывать ее необходимость. Лукулл отправился в ближайшую с Парфией область и приказал военачальникам стягивать к нему войска. Но легионерам не понравилась новая авантюра Лукулла; они достаточно обогатились за время похода и не желали рисковать своими обеспеченными жизнями. Ситуация сложилась такая же, как и во время похода Александра Македонского, который награждал и поощрял солдат до такой степени, что они не могли тащить свое золото и воевать им казалось незачем. Александр Великий периодически применял террор к бунтовщикам, но Лукуллу пришлось сложнее — такие методы по отношению к гордым римлянам не проходили.

Если легаты, получившие приказ Лукулла, «и раньше встречали со стороны воинов угрюмое неповиновение, то тут им пришлось убедиться в полной разнузданности своих подчиненных, — рассказывает Плутарх. — …Привыкнув к богатству и роскоши, солдаты сделались равнодушны к службе и желали покоя… и стали говорить, что… своими подвигами они давно заслужили себе право на избавление от трудов и отдых!»

От похода на парфян Лукуллу пришлось отказаться; кое-как он уговорил солдат выступить еще несколько раз против армян. Но когда после очередной победы Лукулл попытался соблазнить легионеров богатейшей армянской столицей — Артаксатами, даже этот лакомый кусок не заинтересовал солдат — они упрямо требовали вести их назад, в более теплые места.

«До сего времени счастье, можно сказать, сопутствовало Лукуллу в его походах, — подводит итог Плутарх, — но отныне словно упал попутный для него ветер, — таких трудов стоило ему каждое дело, с такими препятствиями приходилось сталкиваться повсюду. Он по-прежнему проявлял отвагу и твердость духа, достойные прекрасного полководца, но его новые деяния не принесли ему ни славы, ни благодарности. Мало того, в неудачных начинаниях он едва не растерял и свою прежнюю славу. Не последней причиной тому было его собственное поведение: он никогда не умел быть ласковым с солдатской толпой, почитая всякое угождение подчиненным за унижение и подрыв власти начальствующего. А хуже всего было то, что с людьми могущественными и равными ему по положению он тоже ладил плохо, глядел на всех свысока и считал ничтожествами по сравнению с собой».

Лукулл был одним из самых гениальных полководцев Рима, но ему мешала непомерная гордыня. Ему бы взять пример с Цезаря, который для своих легионеров являлся и отцом и другом, который знал имя каждого своего солдата; Лукулл же или приказывал, или, когда было совсем худо, униженно просил. Цезарь горстями сыпал галльское золото по Риму, надо бы и Лукуллу поделиться добычей с власть имущими… Но он упивался своими победами и мечтал о новых, не обращая внимания на то, что твориться за спиной.

Национальный герой подвергался все новым и новым оскорблениям. В Риме вожаки народа из зависти обвиняли Лукулла в том, «что затягивать войну его побуждают властолюбие и корыстолюбие». Военачальника обвиняли в том, что он «к тому же разорил дворец Тиграна, словно его послали грабить царей, а не воевать с ними». В результате встал вопрос о назначении Лукуллу преемников, а пока было решено уволить всех находившихся в его войске ветеранов.

Последнее решение сената нанесло жестокий удар по Лукуллу и привело к тому, что легионеры и вовсе отказались воевать: и с Тиграном и с Митридатом. Они «праздно сидели в Гордиене, ссылаясь на зимнее время и поджидая, что вот-вот явится Помпей или другой полководец, чтобы сменить Лукулла».

Ситуацией воспользовался Митридат, он собрал новое войско и занялся возвращением Понта. Честолюбивый легат Триарий решил, не дожидаясь Лукулла, разбить непотопляемого врага. Попытка легата сравняться славой с командиром обернулась страшной катастрофой. Такого поражения римляне давно не знали: по свидетельству Плутарха, «в битве полегло более семи тысяч римлян, в числе которых было сто пятьдесят центурионов и двадцать четыре военных трибуна. Лагерь попал в руки Митридата. Когда через несколько дней подошел Лукулл, ему пришлось прятать Триария от разъяренных солдат». Митридат был умнее Триария и не стал испытывать судьбу в битве с подошедшим Лукуллом. Он ушел на соединение с собиравшим войско Тиграном.

У легионеров даже не появилось желания отомстить за смерть собратьев; они настолько привыкли не подчиняться Лукуллу, что утратили характерные для римлян чувства. Во время похода «фибрианцы подняли бунт и покинули свое место в строю, ссылаясь на то, что они уволены со службы постановлением сената, а Лукулл не имеет больше права приказывать им, поскольку провинции переданы другим. Нет такого унижения, которому не подверг бы себя тогда Лукулл: он уговаривал каждого из солдат поодиночке, с малодушными слезами ходил из палатки в палатку, некоторых даже брал за руку. Но солдаты отталкивали его руку, швыряли ему под ноги пустые кошельки и предлагали одному биться с врагом — сумел же он один поживиться за счет неприятеля!» (Плутарх).

Тут уже остальные воины начали просить ветеранов остаться хотя бы до конца лета «с условием, что они будут уволены, если за это время не появится неприятель, чтобы дать им сражение. Необходимость заставила Лукулла довольствоваться и этой малостью, чтобы не остаться одному и не отдать страну противнику. Он держал солдат всех вместе, ни к чему их больше не принуждал и не вел на врага — лишь бы они от него не уходили».

Лукуллу не на что было надеяться, нечего было ожидать в Азии, кроме новых оскорблений. Другой бы на его месте оставил и войско, и Азию, но Луций Лукулл с честью выдержал все удары судьбы и сохранил подвластную территорию для Рима и для преемника.