Книга О прекрасных дамах и благородных рыцарях - Милла Коскинен

Конкубина была женщиной одного мужчины, и в этих отношениях не было никакой беспорядочности. Поэтому римляне и, позднее, средневековые церковные теологи и юристы, были склонны рассматривать связь мужчины с наложницей как неформальный брак. Конкубину и ее любовника связывала не только плотская страсть, но и то, что канонисты определяли как «супружеская привязанность», то есть здесь имела место эмоциональная привязанность, сильно соприкасающаяся с концептом любви. Епископ Руфинус, живший в двенадцатом веке, определял отношения мужчины с конкубиной как «временный тип брака», канонический законник Хьюго Пизанский – как тайный брак. Таким образом, вполне можно понять леди, которых потряхивало при одной мысли о том, что у мужа где-то может быть наложница, и которые ненавидели внебрачных и признанных бастардов своего супруга, как чуму. Но, опять же, редко какой муж был так груб и так туп, чтобы ставить свою леди и их общее окружение в известность о деталях походных связей или связей в других городах и странах. И, кстати, многие леди всю жизнь следовали за своими мужьями в этих походах, городах и странах, поручив управление хозяйством наместникам. На всякий случай или из любви – кто знает. В конце концов, жизнь в поместьях не была гарантированно безопаснее, но вот жизнь в походах была интереснее.

Впрочем, средневековые законники и моралисты вообще относились не то, что к конкубинажу, но и к проституции с удивительной толерантностью. Не из милосердия, а потому, что вообще считали, что в этой роли женщина просто следует зову своей природы. И снова скажем, что в ту эпоху подобное мнение базировалось не на каком-то мистическом сексизме и шовинизме мужчин. Отцы церкви были людьми учеными, и знали о том, что женская сексуальность значительно отличается от мужской. Они знали, что девочки развиваются быстрее своих сверстников и что интерес к противоположному полу у них просыпается раньше. Они принимали во внимание, что женщина по природе более эмоциональна, чем мужчина, и что эта эмоциональность, вкупе с невинностью ума и уже проснувшейся сексуальностью, могут легко довести девицу до беды. Особенно в компании молодых людей, которые, в свою очередь, предрасположены быстро переходить от бесед к более интимным занятиям, особенно под влиянием вина.

Отчасти именно тем, что молоденькая девушка еще не имеет опыта критически относиться к словам и обещаниям противоположного пола, объясняется настороженное отношение средневековых родителей ко всякого рода романтической литературе – столкновение с реалиями жизни могло иметь в иерархическом обществе далеко идущие последствия. Вероятно, поэтому средневековый закон был более жесток к тем, кто пользуется этими особенностями женской натуры, нежели к тем, кто просто следует зову природы по невежеству. Раннее замужество считалось хорошим превентивным средством от греха, но церковь признавала, что постоянно находящийся в разъездах или отстраненный супруг может подтолкнуть к греху и замужнюю женщину, которая имеет свои сексуальные потребности. Так что духовники (а иногда и суд) весьма настоятельно рекомендовали мужьям относиться с уважением к потребностям супруги «за столом и в постели» – то есть и как к компаньону, имеющему статус, и как к компаньону, имеющему право на удовлетворение своих плотских желаний.

Юрист Хостиенсис, живший в тринадцатом веке, поднял еще один интересный вопрос. Как известно, далеко не все крестоносцы были рыцарями, и среди крестоносцев было много женщин, которые, как и рыцари, «принимали крест», то есть отправлялись в Святую Землю с целью освобождения гроба Господня. Часть их были чьими-то женами, дочерями и сестрами. Некоторые были воинами с собственными отрядами. Некоторые были наложницами, конкубинами, желающими разделить с любимыми честь и тяготы похода. С ними проблем не было, крестоносцы как крестоносцы. Но могла ли стать крестоносцем женщина, чьи связи с мужчинами были беспорядочными? С одной стороны, такая женщина, несомненно, привлекла бы в ряды крестоносцев многих мужчин, потому что нет на свете силы сильнее любви. Это, в свою очередь, укрепило бы ряды воинов Господних. С другой стороны, эти крестоносцы руководствовались бы в своих действиях далеко не душевным движением. Посему, по мнению юриста, доступные женщины не должны допускаться до принятия креста в ряды полноправных крестоносцев.

Могла ли девица благородного происхождения оказаться в рядах доступных женщин против своего желания? Историк Рут Каррас, основательно исследовавшая феномен средневековой проституции, утверждает, что да. Причиной могло быть отсутствие приданого – ведь отнюдь не все рыцари были земельными магнатами (большинство как раз не были), амбиции родителей, желающих ублажить сильных мира сего за счет дочерей, демографические перекосы. В принципе, почти у каждого благородного семейства существовала сеть родственных и вассальных связей, которая смягчала бедственное положение впавших в нищету, но иногда в этой сети образовывались прорехи. Оставшаяся на мели благородная девица могла быть принята в качестве служащей ко двору местного магната. Во всяком случае, Ральф Невилл в своем завещании упоминает одиноких женщин-служащих. Но все-таки число подобных рабочих мест было ограничено, да и не все девицы из бедных рыцарских семей были образованы так, чтобы соответствовать требованиям работы, скажем, секретарем у богатой леди или гувернанткой в богатой семье. Еще одной причиной, по которой девица могла оказаться принужденной к доступности в каком-нибудь приватном доме или вообще в публичном доме, были долги семьи. Убежавшая с возлюбленным молодая дева вполне могла вскоре обнаружить себя брошенной среди незнакомых людей, без средств к существованию и возможности вернуться в семью. И, конечно, нельзя отмахнуться от того, что некоторые девицы склонялись к подобному образу жизни совершенно добровольно.

Средневековая церковь не считала публичных женщин пропащими. Для начала, девушка образованная, ставшая жертвой обмана или принуждения, могла обратиться в епископальный суд. К услугам тех, кто не был настолько умен или смел, были исповедники и приходские священники, которые были обязаны спасать тех, кто желал спасения. Путей к спасению было два. Во-первых, монастырь, вернее, определенные монастыри, создававшиеся именно для подобного контингента под эгидой какого-то ордена. Орден св. Марии Магдалены создал несколько подобных монастырей, но и другие религиозные организации не отставали. Во-вторых, публичная женщина, желающая вернуться на стезю добродетельной жизни, но не чувствовавшая призвания к монашеству, могла быть выдана замуж.

В этом вопросе мнения средневековых канонистов менялись в ногу со временем. Ранние клеймили мужчин, женившихся на бывших публичных женщинах, «бессмысленными идиотами», хотя сам по себе брак с раскаявшейся и выполнившей покаяние проституткой грехом не считался, особенно если мужчина не знал, на ком женится. Хотя некоторые считали, что для брака у такой невесты должна быть на руках официальная диспенсация из папской канцелярии – отпущение бывших грехов. В двенадцатом веке и в начале тринадцатого Грацианский кодекс уже пытается разделить подобные браки на те, где замужняя женщина продолжает оказывать сексуальные услуги посторонним за деньги, и те, где «дама с прошлым» действительно раскаялась и живет честно. Здесь, скорее, просматривается попытка защитить женщин от ситуации, в которой ими торговали бы собственные мужья, которых в первом случае закон справедливо определял как сутенеров. А в начале тринадцатого века папа Иннокентий III уже пишет, что женитьба на публичной женщине с целью исправить ее, является «не последним среди благотворительных деяний», и утверждает, что подобный брак отпустит грехи того, кто на него решится. Правда, в том же тринадцатом веке Бернард Пармский, канонический юрист, комментирует слова папы примечанием «если такой человек найдется».