Книга В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Этот разговор происходил вечером, а ночью я продал свое мексиканское седло и все остальное, что имело отношение к моей лошади, так что теперь при мне не было иного багажа, кроме пары чересседельных сумок. Я решил немедленно, не взирая ни на какие опасности, покинуть Мемфис.

На следующее утро, когда я уже стоял на пороге, у находившейся в паре минут ходьбы от таверны лавки, я увидел огромную толпу — и как раз тотчас после этого она рассеялась — люди возвращались по домам. Возле лавки стояло множество повозок — в них были привезены товары — они готовились к отъезду, и мне подумалось, что это самый подходящий момент для побега. Я поспешил оплатить свои счета, а затем подошел к лавке и, приветствовав фермера, попросил его подвезти меня в его фургоне. Он тоже очень любезно приветствовал меня, а когда я попросил его взять на себя управление лошадьми, он охотно принял мое предложение. Я снял свою рейнджерскую рубаху, бросил ее в фургон и мы выехали. Люди прово патрулировали улицы и арестовывали любого подозрительного, в конце каждой улицы стоял пост, но часовые не остановили нас, поскольку они, очевидно, полагали, что мы оба фермеры. Потом мы с грохотом миновали два лагеря, в каждом из которых находилось около 5-ти тысяч человек, и, наконец, отъехав от города на шесть миль, я расстался с моим другом и пешком направился в Нэшвилл.

Возле Саммервилля меня остановила толпа — эти люди очень хотели знать, кто я такой, откуда я, куда иду, чем занимаюсь, каковы мои намерения, и пр. Им также очень хотелось выяснить мои политические взгляды. Я, конечно же, оказался мятежником. Мне сказали, что мне не стоит входить в город, лучше обойти, поскольку безопасно по нему могли пройти только хорошо известные всем мятежники. Тем не менее, ничуть не испугавшись, я вошел в городок, сразу же был задержан и передан в руки «комитета бдительности».

Узнав, что я был рейнджером, один из членов комитета — м-р Ривз — спросил, знаю ли я кого-нибудь из его однофамильцев в Техасе.

— Может, Кэлвина Ривза? — спросил я.

— Да, это мой брат, — ответил он. Затем он задал мне множество вопросов, на которые я ответил без запинки и так правдиво, что он мои сведения полностью совпали с теми, что владел Ривз. Мы оба служили в полку Джонстона, и наши воспоминания об этой службе точнейшим образом соответствовали друг другу. Допрос длился с полудня до самой темноты, после чего комитет заявил, что он удовлетворен, что все правильно, и мне сказали, что я могу продолжать свой путь. Но я не прошел и ста ярдов, как меня окликнули, и один из членов комитета спросил меня:

— Вы говорите, что идете домой?

— Да сэр, — ответил я.

— Вы живете в Париже, графство Бурбон, Кентукки?

— Да сэр.

— И вы намерены сражаться за Юг, не так ли? — мой допрос продолжался.

— Я знаю это так же твердо, как и самого себя, — сказал я.

— Вы уверены, что останетесь верны своим принципам, когда доберетесь туда? — спросил он.

— Да, сэр, совершенно уверен в этом, — ответил я.

— Знаете, — продолжал он, — очень многие кентуккийцы немного оробели — они не хотят воевать с Союзом, но в то же время им не нравятся аболиционисты. Я боюсь, что когда вы вернетесь туда, вы позволите им переубедить вас.

— Меня будет совсем нелегко переубедить, если дело до того дойдет, — сказал я шутливо.

— Но как же так получилось, — спросил он, — что вы идете пешком?

— Потому, — отвечал я, — что у меня нет лошади.

— Ну, тогда, — сказал он, — мы поможем вам. И в полном соответствии со своими словами они, сбросившись, собрали 8 долларов и 75 центов и отдали их мне.

— Теперь, — сказал один из них, — вы можете пойти в таверну и снять комнату на ночь.

Я поблагодарил их за их любезную заботу о моем благополучии и уже собрался идти в таверну, как из стоящей поодаль небольшой группы из трех или четырех человек, вышел крепкого сложения мужчина, который сказал мне:

— Я думаю, что вам, молодой человек, лучше пойти со мной, вы переночуете у меня.

Затем он пошел впереди, и я последовал за ним — он привел меня в свой дом, накормил меня сытным и вкусным ужином, после чего я сразу же лег спать. Все это время я беспрестанно ломал себе голову — что такого интересного он во мне нашел. Уже после того, как я устроился в своей постели, меня посетил Ривз и адвокат, который сказал, что его попросили поговорить со мной о Кэлвине Ривзе, о том, чем он занимался в Техасе, и только после того, как я еще раз рассказал им о том, как я с ним познакомился и о том, в каких делах вместе с ним я участвовал, я обнаружил, что они сравнивали мои сведения со своими.

— Почему, — спросил я, — вы до сих пор не встретились с ним? Он же уехал из Техаса и отправился домой.

— О, конечно, — отвечали они, — он был дома, но теперь он сражается с янки.

Они распрощались со мной около полуночи, после нескольких бесед и на другие темы. Большая часть времени была посвящена политике, и я попросил у них прощения за свое невежество во многих других вопросах, сказав им, что я только что прибыл с равнин, и о многом просто не знал, поскольку просто отстал от хода событий, при этом очень стараясь казаться настоящим мятежником, чтобы они доверяли мне, но и не усердствовать слишком, чтобы таким образом вызвать у них подозрения.

После их ухода, я тешил себя мыслью, что на этом мои контакты с ними прекращены, все удовлетворены и мне не о чем беспокоиться. Утром я пришел к завтраку и застал своего хозяина одетым для путешествия. Затем он начал разговор такой ремаркой:

— Меня зовут Джон Д. Стэнли, я шериф этого графства, и я еду с вами до Ла-Грейнджа. Дилижанс ждет нас.

Он добавил, что в Ла-Грейндже убили человека, и он намерен поехать туда, чтобы побольше разузнать об этом. Мы уселись рядом — во время поездки он продолжал меня допрашивать, но с толку сбить ему меня не удалось. Он, тем не менее, доехал со мной только до Варшавы, затем вернулся в Саммервилл, а я сел на идущий в Нэшвилл поезд. Его рассказ об убийстве был, без сомнения, чистой выдумкой, иначе он доехал бы со мной до самого Ла-Грейнджа.

Нэшвилл был единственным свободным от солдат местом из всех, в которых я до сих пор побывал, там я виде намного меньше зла, чем в других местах.

В Нэшвилле я встретился со своим отцом — я попросил его встретиться со мной именно там. Он рисковал быть задержанным и посаженным в тюрьму, но, к счастью, за него поручился губернатор Кентукки Магоффин. Как сказал «король» Ишам Г. Харрис: «Полковник П., это значительно лучше того пропуска, который я мог бы дать вам», и я поверил ему, поскольку в то время имя губернатора Магоффина позволяло любому человеку свободно перейти в другую часть страны, а имя Харриса — нет.

Затем мы прибыли в Портсмут, штат Огайо, где мой отец тогда издавал газету, и читатель может представить себе как я был счастлив снова встретиться с моей матерью и сестрой в стране свободы, хотя радость моя была омрачена тем, что мой младший брат находился при смерти. Спустя три недели после моего возвращения, он, исполненный надежды на вечную жизнь, покинул этот мир как истинный христианин.