Книга Моисей и монотеизм - Зигмунд Фрейд

Однако религия Моисея не исчезла бесследно. Какая-то память о ней осталась, затуманенная и искаженная, поддерживаемая, возможно отдельными членами священнической касты с помощью древних рукописей. И именно это предание о великом прошлом продолжало действовать, так сказать, подспудно и постепенно приобретало все большую и большую власть над умами людей, и которому в конце концов удалось превратить бога Яхве в бога Моисея и вернуть к жизни религию Моисея, которая была принята, а затем отвергнута много столетий назад.

В предыдущей части этого исследования [разд. В, Г и Д части I с.210 и далее] мы рассматривали, какая гипотеза окажется неизбежной, если нам удастся найти объяснение такой победы предания.

Е. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОДАВЛЕННОГО

Существует множество процессов, сходных с теми, которые психоаналитические исследования научили нас различать в психической жизни. Некоторые из них описываются как патологические, другие относятся к многообразию нормальных явлений. Но это не имеет большого значения, так как границы между ними [патологическим и нормальным] очерчены не резко, их механизмы в значительной степени одинаковы, и намного большее значение имеет то, происходят ли данные изменения в самом Я, или они противостоят ему как чуждые – в этом случае они являются симптомами.

Из всей массы материала я сначала хочу представить некоторые случаи, которые относятся к формированию характера. Давайте возьмем в качестве примера девушку, которая самым решительным образом противостоит своей матери. Она выработала в себе все те черты, которых, как она видела, не было у ее матери, и избегала всего того, что напоминало о ней. Мы можем дополнить это, сказав, что в ранние годы, подобно каждой маленькой девочке, она отождествляла себя с матерью, и что теперь она энергично восстает против этого. Но когда эта девушка выходит замуж и сама становится матерью, не следует удивляться, что она становится все более и более похожей на свою мать, к которой была так антагонистически настроена, до тех пор, пока снова определенно не восстанавливается ранее преодоленное отождествление с ней. То же самое случается с юношами, и даже великий Гете, который в период расцвета своего гения, несомненно, свысока смотрел на своего несговорчивого и педантичного отца, в преклонном возрасте выработал черты, которые были свойственны его отцу. Конечный результат может быть еще более поразительным, когда контраст между двумя личностями проявляется резче. Молодой человек, участью которого было взросление рядом с никчемным отцом, начал наперекор ему развиваться в способную, заслуживающую доверия и уважаемую личность. В расцвете жизни его характер переменился на противоположный и, с тех пор, он вел себя так, как будто бы выбрал в качестве примера все того же отца. Чтобы не потерять связи с нашей темой, мы должны помнить, что в начале подобного развития в раннем детстве всегда имеет место отождествление с отцом, которое впоследствии отвергается и даже излишне компенсируется, но в конце устанавливается снова.

Уже давно хорошо известно, что переживания первых пяти лет оказывают настолько решающее воздействие на всю дальнейшую жизнь человека, что позднее ему ничто не может противостоять. Много важного можно сказать о том, каким образом эти ранние отпечатки защищают себя от любых влияний в более зрелые периоды жизни – но здесь это было бы неуместно. Однако, возможно не так хорошо известно, что самое сильное принудительное влияние исходит от переживаний, с которыми ребенку приходится сталкиваться тогда, когда его психический аппарат нужно признать еще недостаточно восприимчивым. Сам этот факт сомнений не вызывает: он настолько озадачивает, что мы, возможно, сможем прояснить его, сравнив с фотографией, которая может быть проявлена спустя любой промежуток времени, и при этом появится изображение. Я все же рад указать, что это наше вызывающее затруднения открытие с дерзостью, дозволенной поэтам, предвидел одаренный богатым воображением писатель. Э.Т.А. Гофман обычно объяснял все богатство используемых в его художественном творчестве персонажей неясными изменчивыми образами и впечатлениями, пережитыми им во время путешествия в дилижансе, длившегося несколько недель, когда он был еще младенцем у груди своей матери[158]. То, что дети испытали в двухлетнем возрасте, и чего тогда не поняли, может никогда не вспомниться, кроме как в сновидениях; они могут осознать это только с помощью психоаналитического лечения. Но затем оно ворвется в их жизнь в форме навязчивых побуждений, оно будет управлять их поступками, будет выбирать их симпатии и антипатии и довольно часто определять выбор объекта любви, которому очень часто невозможно найти рациональное объяснение. Несомненно, эти факты касаются двух пунктов нашей проблемы.

Во-первых, период[159], который признает как истинно определяющий фактор – всегда является отдаленным – например, в особом состоянии памяти, которое в случаях этих детских переживаний мы классифицируем как «бессознательное». Здесь мы надеемся найти аналогию тому состоянию, которое в психической жизни людей пытаемся отнести к преданию. Конечно же, было нелегко ввести идею бессознательного в групповую психологию.

[Во-вторых], постоянный вклад в явления, которые мы изучаем, вносят и механизмы, ведущие к формированию неврозов. Здесь также определяющие события происходят во время раннего детства, но ударение ставится не на время, а на процесс, которым встречаются эти события, реакцию на них. Мы можем схематически описать это следующим образом. В результате пережитого возникает инстинктивное побуждение, требующее удовлетворения. Я отказывает в этом удовлетворении, потому что оно парализовано величиной требования или потому что признает его опасным. Первое основание более просто; оно сводится к избеганию опасной ситуации[160]. Я отклоняет опасность при помощи по давления. Инстинктивный импульс каким-то образом тормозится, вызывающая его причина со всеми сопутствующими ей чувствами и идеями забывается. Однако это не конец процесса: инстинкт сохраняет свои силы, или набирает их снова, или новая пробуждающая причина снова пробуждается. Вслед за этим он возобновляет свои требования, и так как путь к нормальному удовлетворению все еще закрывает то, что можно назвать рубцом подавления, то где-нибудь в слабом месте он находит новый путь к тому, что называется заменяющим удовлетворением, которое проявляется как симптом, без ведома, но и без осознания Я. Все процессы формирования симптомов можно справедливо назвать «возвратом подавленного»[161]. Их отличительной характеристикой, однако, является серьезное искажение, которое претерпевает возвращающийся материал по сравнению с оригиналом. Возможно, читатель решит, что эти последние факты увели нас слишком далеко от предания. Но мы не должны об этом сожалеть, если они приблизили нас к проблеме отказа от инстинкта.