Книга Рыжик - Юля Пилипенко

Мы прожили у Мары две недели. Она заряжала меня своим оптимизмом, силой, нескончаемой энергией… и тихонечко делилась со мной сигаретным дымом. Мара знала, что тогда я готова была сделать все что угодно ради сигареты. Как бы дико это ни звучало, но сигарета стала моим своеобразным символом жизни… той жизни, которая была «до»: без переживаний, ограничений и мыслей о призрачном будущем. Еще в больнице моя первая «официально разрешенная» доза никотина дала мне огромное количество положительных эмоций, понизила мой билирубин и избавила от очередной биопсии… Дело было не в сигарете… а в том, что «мне разрешили» делать то, что могут себе позволить все люди. Еще в больнице Мара пообещала мне привезти новую красивую одежду, которую можно будет безболезненно одеть на тело… Она настаивала на том, чтобы привезти легкие спортивные костюмы до «решающего дня»… А я тихо просила ее сделать это «после», потому что сомневалась в дне, который наступит после «решающего». Мара стала опорой и поддержкой для моей мамы, которая наверняка сходила с ума, и ей нужен был человек, который этого не допустит. Их знакомство произошло странным образом: маме позвонил Он и сказал, что к нам в больницу приедет женщина по имени Мара. Мама была уверена, что Они знакомы. Но, как впоследствии выяснилось, причиной Их случайного знакомства по телефону оказалась я. Мара часто приезжала к нам с мамой в больницу: бросала все свои дела, бизнес, семью… и часами работала над нашим не всегда оптимистическим настроением. Я никогда не забуду, как она ругала меня за многочисленный пирсинг и настаивала на том, чтобы я от него избавилась… Перед операцией Мара привезла нам в больницу красивый каталог, на обложке которого красовалось название одного всемирно известного ювелирного бренда. Мара предложила мне выбрать одно из изделий взамен на дешевую серьгу в моем носу. Я рассмеялась… а вскоре мама рассказала мне, что Мара и ее талантливый муж по имени Марек имеют прямое отношение к этому бренду. Я рассмеялась еще больше…

Мара… неподражаемая… сильная… уверенная в себе и в нас… жизнерадостная… обаятельная… с вечным огоньком сигареты в руках… Наше спасение, опора, неиссякаемый оптимизм… Наш Друг и Человек, который «сел с нами в одну лодку», которая больше напоминала сильно затонувший корабль.

Именно Мара отвозила нас в аэропорт. Профессор Брольш все-таки отпустил меня домой… 17 августа 2003 года… Он заверил меня в том, что я здорова, но попросил сразу лететь к нему в случае простуды…

– Нет, ну ты посмотри на этого ненормального. – Мара сидела за рулем своего «мерседеса» и как всегда курила.

Мое сердце екнуло. Какой-то сумасшедший на «BMW» вылетел с второстепенной дороги… и чуть не врезался в нас. Я сидела впереди, пристегнутая… мама – на заднем сиденье. Мара успела вовремя среагировать.

– Ты в порядке, девочка? – поинтересовалась она, подкуривая очередную сигарету.

– Вроде бы да… Идиот какой-то, – я была напугана, – ты здорово среагировала.

– Еще не хватало тебе снова попасть в больницу. – Мара злилась на придурка-водителя из «BMW».

– Хватит с нас больниц. Летим домой. – Я смотрела в окно.

Мы попрощались с Марой в аэропорту… Я расплакалась… Они с мамой улыбались сквозь слезы. Мне было больно расставаться с человеком, который за несколько недель стал для меня таким близким, родным и любимым. Я знала, что скоро снова увижу Мару, но было катастрофически грустно… На прощание мы с ней выпили американо и выкурили по красному «Мальборо»… И… мне было страшно. Я не знала, что ждет меня в Днепропетровске: мне не хотелось думать о реакции своих знакомых, друзей, бойфрендов… которые наверняка бы меня не узнали, встретив на улице. За последний месяц я похудела на двадцать шесть килограмм… мой вес был на десять килограмм меньше, чем до моего «отъезда». При росте 1,75 м я весила сорок семь килограмм. Маловато даже для прогулок по подиуму. Меня утешали бело-голубые слегка великоватые «Skechers», которые подарила мне Мара перед отъездом… У меня не было обуви…

P.S. Мы с мамой сели в самолет… Я думала только о двух вещах: через несколько часов я увижу Его. Каких-то несколько часов, и моя мечта осуществится. И неважно, что будет завтра. «Завтра» больше нет. О чем я думала еще, я расскажу Ему в письме после нашего ужина в Праге.

Конец июля 2003 года

Небо, ветеран в одних обносках,

Ты служишь нам уже пять тысяч лет,

Лохмотья туч торчат из дыр сиротских,

Но Солнце – орден, знак твоих побед.

Гийом Аполлинер[27]

О Мне все-таки исполнилось восемнадцать лет. Калейдоскоп из ощущений… Для меня все было в первый раз…

Вы знаете, что слезы бывают карамельными? Я знала, что такое вкус карамельных слез. Это просто: достаточно было развернуть упаковку карамельного «Чупа-Чупс»… поднести к губам… ощутить на языке сладкий привкус… и подумать о том, что это моя Первая Любимая Карамельная Конфета… эта мысль сразу вызывала поток слез, которые счастливыми ручейками стекали по моему лицу, касались губ, потом языка… смешивались со вкусом легендарного «Чупа-Чупс»… и становились солоновато-карамельными… Мои первые карамельные слезы… Я бежала к зеркалу, внимательно всматривалась в свое лицо: карамельные слезы оставили на нем еле видимые дорожки. Это был путь, который они прошли с того момента, как были просто солеными, до той волшебной точки, в которой они превратились в карамельные. Мои глаза уже не были желтыми, а губы – разорванными. Цвет кожи стал еще лучше, чем был «до»… Я отчетливо различала каждую веснушку на своем лице. Я внимательно всматривалась в еле видимые дорожки и считала, сколько моих веснушек утонуло в ручьях карамельных слез. Я жива. Мое лицо снова стало красивым. Я победила. А шрамы, синяки, кровоподтеки на моем теле – все это пройдет, заживет… Я знаю…

Что вы думаете о дожде? Вы считаете, что дождь – это «осадки»? Я так не считала. Дождь – это смех бесконечного неба. Небо тоже умеет плакать от счастья… или от смеха… Иногда чаще, иногда реже, но умеет. И я это знала. Потому что небо плакало от счастья вместе со мной. Мы плакали вместе, когда впервые увидели стаю взлетающих птиц сквозь прозрачное стекло панорамного окна клиники… Мы плакали вместе, когда смотрели на салют с балкона палаты на четвертом этаже… Салют громыхал, взрывался… и вместе с ним взрывалась моя душа… Я знала, от чего плачет небо… И я знала, почему оно смеется…

Солнце… не могу объяснить вам, что я чувствовала, когда видела Солнце… начинаю плакать… даже сейчас.

Что вы делаете, когда звонит телефон? Вы отвечаете. Или не отвечаете. Не ответить на телефонный звонок можно по-разному: не взять трубку либо просто сбросить. Я реагировала на телефонный звонок по-другому. Я раскладывала мелодию на тысячи составляющих звуков, каждый из которых был по-своему уникален. Каждый раз одна и та же мелодия звучала для меня по-новому: я слышала в ней то, чего не слышала раньше. Я прикасалась к телефону, и каждый раз кончики моих пальцев ощущали поверхность его корпуса по-разному: телефон мог быть теплым, если предварительно полежал на согретом солнечными лучами столике, который стоял возле окна моей палаты… телефон мог быть не таким теплым, если солнце периодически пряталось за тучи… он мог быть холодным… прохладным… не таким прохладным, как вчера… не таким горячим, как позавчера… Только потом я отвечала на звонок и слышала Его голос. Что значит для меня Его голос? Это тоже просто: тысячи любимых мелодий, миллиарды солнечных лучей, смех неба, дерзкое прикосновение дождя и карамельные слезы. Его имя стало для меня синонимом слова «Жизнь». Навсегда. Гена.