Книга Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд

Ника, женщина, обречена была на пожизненную безработицу – но такая же участь грозила и Монку. У молодого негра выбор профессии был невелик. Я спросила современника и сверстника Монка, легендарного барабанщика Чико Гамильтона, какие ему виделись в 1930-х годах перспективы.

– Либо музыкантом стать, либо сутенером, – ответил Гамильтон.

Я приняла это за шутку, улыбнулась – и тут же получила по голове:

– Смейся-смейся, – заговорил он, подаваясь ближе ко мне и тыча в меня барабанной палочкой. Глаза его зажглись яростным огнем. – Когда мне было девять лет, десять, одиннадцать, я чистил людям ботинки и так заработал себе на первый барабан – никель с пары ботинок. Знаешь – никель, пятицентовик? Я выходил на работу по средам и субботам, в субботу на целый день, трудился, пока доллар не наберется, и только тогда возвращался домой. Заработал на чистке обуви достаточно денег, говорю тебе, чтобы купить себе первый барабан. И с тех пор я всегда сам себя обеспечивал. Мне повезло.

В 1932 году дебютантка Ника открыла сезон охоты на женихов – реверанс перед тортом королевы Шарлотты и бальные карточки с именами приемлемых партнеров, – а Монк собрал свой первый оркестрик, бросил школу и обзавелся подружкой. Он был уже знаком с Нелли, младшей сестрой своего приятеля Сонни Смита, но не обращал внимания на тощую десятилетнюю девочку, которой предстояло стать его женой и матерью его детей.

В тот год, 1935-й, когда Ника вышла замуж, Монк отправился в турне в свите женщины-проповедника. Нату Хентоффу он рассказывал: «Мальчишкой я снарядился в путь с группой, игравшей церковную музыку под проповеди. Играли рок-н-ролл и блюз, обычную нашу музыку, только на другие слова. Эта женщина проповедовала и исцеляла, а мы играли. Так мы ездили без малого два года». Больше у него никогда не будет такой стабильной работы.

По возвращении в Нью-Йорк Монк пытался участвовать в различных крупных оркестрах, играл с Лаки Миллиндером, Скиппи Уильямсом и Диззи Гиллеспи. «Никто из них от меня не отказывался. Но я хотел играть свою собственную музыку», – рассказывал Монк Джорджу Саймону. Его сын Тут подчеркивал: может, в то время его отец и не был звездой эстрады, но «в своем квартале он стал звездой задолго до того, как получил международную известность. Проигрыватели имелись далеко не у всех, чуть ли не на каждую вечеринку звали музыкантов».

В Гарлеме имелся клуб «Минтонз Плейхауз» – здесь сбывались мечты многих начинающих музыкантов. Это маленькое, невзрачное заведение изменило историю джаза. Каждый понедельник здесь проходили джем-сейшн, музыканты забывали о правилах и принципах и всей душой отдавались неистовству джаза. Здесь Монк свел знакомство с гигантами – Коулменом Хокинсом, Беном Уэбстером и Лестером Янгом.

В этом клубе четыре молодых человека – Телониус Монк, Чарли Паркер, Макс Роуч и Диззи Гиллеспи – закладывали основы новой формы джаза, бибопа. «Многие называют бибоп революцией, но это скорее эволюция, – сказал мне писатель и критик Айра Джитлер. – Бибоп соответствовал эре быстрого транспорта, тревог военного времени, надеждам на будущее. Он покорил всех молодых музыкантов – огромная, огромная сила».

Я побывала у Джитлера в квартире на первом этаже в Верхнем Ист-Сайде, где он обитал вместе со своей женой Мэри-Джой. Здесь его навещала и Ника. Джитлер, как и Ника, влюбился в музыку Нью-Йорка и всю жизнь писал о джазе. В его доме каждый сантиметр пространства, любой уголок, вся открытая поверхность мебели были заставлены памятками джаза: музыкальные инструменты, фотографии, собранные за семьдесят лет пластинки. Джитлер оказался одним из немногих людей, кто помог мне по-настоящему понять Нику и джаз той эпохи.

– Я познакомился с Никой почти сразу, как она переехала в город. Люди из джаза заговорили о баронессе, которая разъезжает на «роллс-ройсе». Впервые я увидел ее в клубе «Открытая дверь» в Гринич-Виллидж, как-то в воскресенье, на джем-сейшн, после полудня и до глубокой ночи, – там играл Чарли Паркер и, понятное дело, собралось много народу.

Тяжело было Монку сидеть дома в одиночестве, сказала я, когда вокруг разворачивались такие события. Джитлер кивнул и добавил, что Монку вообще жилось нелегко.

Ника была с мужем в Африке, потом вернулась во Францию – а в эти годы зародился бибоп. Музыку она слушала чаще по радио, чем на пластинках. В начале 1940-х годов музыку вообще не записывали, звукозаписывающие компании вели переговоры, добиваясь более выгодных для себя условий, поэтому ранний бибоп вовсе не был записан. Лишь к 1945 году появились маленькие студии звукозаписи, и тогда новая музыка попала на шеллак и начала распространяться[12]. Писатель Гэри Гиддинс говорил: «Джаз – музыка, сближающая людей, нечто вроде оазиса в нашем болоте».

Сочинения Монка не укладывались в один какой-либо жанр. В них слышны и госпел, и страйд, и блюз, ощущается влияние того проповеднического тура и вместе с тем радио. Звук совершенно неповторимый: достаточно услышать два-три аккорда – и неважно, понравилось вам или нет, но «подпись» Монка вы уже узнали. И я хотела понять, каков именно вклад Монка в историю музыки.

– Телониус – основоположник современного джаза. Те гармонические возможности, которые он первым открыл, освободили и Чарли Паркера, и Джона Колтрейна, и Диззи Гиллеспи от оков тогдашней популярной музыки, – настаивал Тут. – Прежде музыка состояла в основном из простых аккордов, но бибоп выбросил старые правила в окошко или, как думали многие, разбил дивный витраж молотком: бибоп как будто распадался на тысячи осколков.

Монк зашел в своем гармоническом бунте дальше большинства современников. Те сочетали ноты в странные последовательности, пренебрегая мелодическими законами, извращая аккорд, но Монк добавил к этому нечто особенное. Больше всего мне нравится, как об этом говорил Чико Гамильтон: «Я играл с пианистами, которые лупили только на белых клавишах, играл с пианистами, которые признавали только черные, но этот сукин сын ухитрялся играть на стыках между клавишами».

В глазах музыкантов Монк, возможно, был героем, но в ту пору, когда Ника впервые услышала «Около полуночи», критики не находили добрых слов для Монка и его музыки. Влиятельный промоутер Джордж Вейн говорил мне: «Впервые я слушал его в конце 1940-х и решил, что он просто не умеет толком играть». Ведущий музыкальный журнал той эпохи, Downbeat, отзывался о нем как о «пианисте, который НЕ изобрел бибоп и в целом играет плохую, пусть местами и интересную, музыку».

Если б не одна молодая женщина-промоутер, Нике, возможно, и не довелось бы услышать ту песню. Лорейн Лайон Гордон[13] влюбилась в музыку Монка и решила, что эту музыку должны услышать все. Она отправилась к Монку домой. «У него дома стояло пианино – комната была узкая, словно у Ван Гога в Арле, только кровать и комод с зеркалом». Пока Монк играл, гостья вынуждена была сидеть на кровати. «Он сидел спиной к нам и играл композиции, каких мы никогда прежде не слышали. Я подумала: это великий блюз! Вот почему он мне так понравился».