Книга Верни мне мои легионы! - Гарри Тертлдав

VII

Квинтилий Вар начинал чувствовать, что никогда раньше по-настоящему не ценил весну. Наверное, потому, что всю жизнь прожил на Средиземном море, где зимы были мягкими, снег выпадал редко. Зима там была сезоном дождей, сезоном роста, временем, предшествовавшим весеннему сбору урожая.

Но здесь, на Рейне, все обстояло по-другому. Совсем по-другому. За первую же зиму, проведенную в Германии, Вар увидел больше снега, чем за всю предыдущую жизнь. Так, во всяком случае, он себе говорил, хотя вообще-то это было не совсем верно. Но он и впрямь никогда не видел такого глубокого снега и таких снежных заносов и сугробов, как те, что сплошь выбелили поля и леса вокруг Ветеры.

Зато ему еще ни разу не доводилось видеть и такого ликующего возрождения природы. Когда солнце наконец согрело север и растопило снег, голые ветви деревьев оделись в яркую зелень, а сквозь проглядывающую из-под снега пожухлую, желтую прошлогоднюю траву полезла навстречу солнышку молодая, свежая травка. Невесть откуда взялись яркие, словно самоцветы, бабочки: они порхали с одного чудесным образом распустившегося цветка на другой. Деловито гудели шмели и пчелы. К их жужжанию присоединялся противный писк мошкары, который вовсе не радовал.

Вместе с насекомыми появилось множество птиц. Воробьи, вороны и кое-какие другие пернатые перезимовали на месте, но теперь леса и поля были полны щебетанием, трелями и руладами перелетных птах: ласточек и дроздов, стрижей и малиновок. Птичьи голоса радовали Вара еще больше потому, что он так долго их не слышал.

Аристокл, однако, был исполнен скептицизма.

— Все эти птахи не вызывали бы такого восторга, если бы до их прилета все не было таким беспросветным, — уныло заметил раб.

— У жизни есть светлые и темные стороны, но мне больше нравится смотреть на все со светлой стороны, — возразил Вар.

Грек хмыкнул.

— Светлая сторона жизни — это возвращение в Рим. Мы что, собрались туда вернуться?

Его угрюмая физиономия была красноречивее любых слов.

— Нет, мы собираемся в Германию, — не унимался Аристокл.

— Не напоминай мне об этом, — простонал Квинтилий Вар.

Хотя широколиственные деревья по эту сторону Рейна и облачились в свежую листву, на другом берегу реки германские леса выглядели мрачными и зловещими. Иными Вар их просто не помнил, и к светлой стороне жизни эти леса явно не имели никакого отношения, хотя наместник и старался смотреть на все с оптимизмом.

— Может, в этом году нам удастся полностью утвердить в здешних краях римский порядок.

— Дай-то боги! — воскликнул Аристокл. — Тогда ты сможешь передать свой пост наместника Германии кому-нибудь другому и наконец-то вернуться в Рим.

— Лучшего я бы не пожелал.

Вар понизил голос:

— Спустя некоторое время общество воинов начинает надоедать.

— Еще как надоедать… — пробормотал Аристокл, полностью согласный в этом со своим хозяином. — Господин, а нельзя ли просто дать легионам соответствующие распоряжения и отправить их за реку, чтобы те приучали дикарей к порядку, а самим остаться тут? Конечно, Ветера тоже захолустье, но жить здесь — еще куда ни шло. Ее не сравнить с Минденумом.

Вар с сожалением покачал головой.

— Боюсь, это невозможно. Август поставил меня во главе здешних легионов. Раз мне поручено ими командовать, я и должен это делать… Если ты понимаешь, что я имею в виду. Командовать — значит быть на виду, чтобы все видели, что ты командуешь.

— У тебя сильно развито чувство долга, — сказал Аристокл.

На первый взгляд то была лесть, однако Вару показалось, будто раб ухитрился вложить в свои слова скорее упрек, нежели похвалу.

Да, Вар при всем желании не мог избегать общества воинов, поскольку в Ветере все крутилось вокруг них. Все здешние жители или были воинами, или раньше служили в армии, или торговали с легионерами, или спали с ними. А у некоторых бойцов, даже у некоторых командиров, мысль о новом походе за Рейн вовсе не вызывала такого уныния, как у их командующего — человека, по сути, вовсе не военного.

— Еще разок навалимся как следует и прижмем их к ногтю! — заявил Цейоний за ужином, уминая жаркое из вепря.

— На это есть надежда, — отозвался Вар, запивая мясо неразбавленным вином, к которому уже успел привыкнуть. Во всяком случае, наместнику казалось, что он к нему привык.

— И все-таки это Германия. И жители ее остаются германцами, — сказал Люций Эггий. — Мы бодаемся с ними уже давно, как зубры в брачный период. И почему вы думаете, что на сей раз мы добьемся успеха?

— Да хотя бы потому, что у нас прекрасный новый командующий! — заявил Цейоний. — С ним мы обязательно преуспеем.

— Ты мне льстишь, — сказал Вар.

Он был совершенно прав. Тем паче что лесть, как и все остальное в здешнем провинциальном захолустье, была примитивной. Разве можно сравнить ее с тонкой лестью, бытовавшей при дворе! Чтобы больше об этом не думать, Вар добавил:

— А вот зубры меня разочаровали.

— Нет, мясо у них вполне сносное, если варить его подольше, — возразил Эггий. — Спустя некоторое время оно становится нежным. Просто нужно проявить терпение.

— Я не это имел в виду, — усмехнулся Вар. — В своих «Записках о Галльской войне» Цезарь описывает зубров грозными чудовищами. А они всего лишь дикие быки с длинными рогами.

— Цезарь был талантливым рассказчиком, — пожав плечами, заметил Эггий. — И писал замечательные истории. Иногда они правдивы. А иногда просто увлекательны.

— И как отличить правду от увлекательного вымысла? — осведомился Вар.

— Это не всегда удается. Иногда — например, в случае с зубрами — правду можно выяснить на практике. А иногда…

Командир легионеров снова пожал плечами.

— Думаю, точно так же дело обстоит с историями о самом Цезаре. Он ведь умер когда? Пятьдесят лет назад. Кто знает, какие истории о нем правдивы, а какие — всего лишь выдумки. Однако в любом случае о нем будут рассказывать вечно.

— Пожалуй, — согласился Квинтилий Вар.

В голосе наместника неожиданно для него самого прозвучала большая горечь. Люций Эггий был недалек от истины. Слава Юлия Цезаря будет жить, пока будет живо человечество. Как и слава Августа — в этом Вар не сомневался.

«А моя слава?» — не в первый раз задумался он.

Если ему действительно удастся включить Германию в состав империи, его имя тоже будет жить в веках. Какой-нибудь историк напишет хронику правления Августа, как Саллюстий написал о войне с Югуртой Нумидийским и о заговоре Катилины против сената или как сам Цезарь написал о войне с галлами. Но никто не сможет описать правление Августа, обойдя вниманием завоевание Германии, а говоря об этом завоевании, нельзя будет обойти вниманием личность завоевателя. Таким образом, потомки сохранят память о человеке по имени Публий Квинтилий Вар.