Книга Любовь Орлова - Нонна Голикова

Теперь, приходя к ним, я слышала разговоры только о «Скворце и Лире». Это были псевдонимы советских разведчиков. Сюжет фильма опирался на реальную историю, которую Григорий Васильевич почерпнул в архивах КГБ, поскольку дело этих разведчиков уже к тому времени было рассекречено. Эти герои, многие годы работавшие в Германии, маскируясь за чужими именами и биографиями, не пережив ни одного провала, вышли на пенсию и мирно доживали свой век на родине. Почему-то меня особенно потрясала именно эта ситуация разведчиков-пенсионеров.

По сюжету Скворец и Лира были мужем и женой, а в Германию они были засланы порознь с соответствующими легендами. Легализовавшись, они, будучи реальными мужем и женой, должны были инсценировать знакомство, роман и затем — свадьбу и совместную жизнь. Последнее для них было естественно, всё же остальное им предстояло сыграть. В реальности эти люди отлично справились с невероятной ситуацией. Предстояло и актёрам в фильме сыграть эти события. Новая работа прославленных звёзд кино вызывала всеобщий интерес, газеты пестрели сообщениями, репортажами, интервью с режиссёром будущего фильма. Вот одно из них.

«— Свой фильм я посвящаю людям советской разведки. Это — люди с большой буквы, настоящие борцы и патриоты родины. Но мой фильм — не детектив. Определяя его жанр, я подумал, что лучше всего его назвать “документальной легендой”. Действительно, то, что сделали Фёдор и Людмила — Скворец и Лира — поистине легендарно. Они работали в труднейших условиях во имя большой и благородной цели — сохранения и упрочения мира, разоблачения поджигателей новых войн. Мои герои человечны в самом высоком значении этого слова. Через всю жизнь они проносят светлую любовь друг к другу, которая помогает им переносить любые опасности и тревоги», — говорил Григорий Васильевич в своём интервью газете «Известия».

И вот в павильоне «Мосфильма» идёт репетиция сцены первой встречи героев фильма в Германии и их мнимого знакомства.

«Любовь Петровна! Вы не точны. Понимаете, что должна чувствовать женщина, которая любит и которая встретила любимого после разлуки, да ещё в ситуации опасности, да ещё должна делать вид, что она этого человека никогда прежде не знала. Вы представляете, как она на него смотрит?» — говорил на репетиции Григорий Васильевич актрисе Орловой, у которой с его точки зрения как-то не получался этот самый взгляд. И тут Любовь Петровна, повернувшись к нему, посылает ему тот самый, единственно ему предназначенный взгляд. «Вот так?» — спрашивает она.

Видимо, взгляд этот был полон такой любви и такого открытого чувства, что уже давно седой человек вспыхнул до корней волос: «Ах, Любовь Петровна!» Эту сцену запомнили все участники той съёмки, сцену ещё одного объяснения в любви этой более чем красивой пары…

Григорий Васильевич бесконечно увлёкся новой работой. И вообще всё было замечательно. 23 января 1973 года страна отмечала его семидесятилетие. Газеты публиковали указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда кинорежиссёру Александрову Г.В. — «За выдающиеся заслуги в развитии советской кинематографии и в связи с семидесятилетием со дня рождения с вручением ему ордена Ленина и золотой медали “Серп и Молот”». Газеты пестрели статьями о выдающемся кинорежиссёре и его портретами. Она им бесконечно гордилась. Съёмки шли к завершению. Наконец наступил день, когда утром они поехали на «Мосфильм» для последнего озвучания картины. Вечером они отдыхали дома в Москве. Усталость была только приятна, они сделали всё, что могли, чтобы осуществить мечту…

Ночью ей стало плохо, вызвали «неотложку», и Любовь Петровну отвезли в больницу в Кунцево. Утром она позвонила моей маме, очень взволнованная, и сказала, что её лицо резко пожелтело, поэтому необходимо срочно купить губную помаду другого цвета, который бы не так подчёркивал изменения в лице. Ещё она попросила взять из дома и привезти в больницу несколько кофточек тех тонов, которые нейтрализовали бы непривычный цвет кожи. Затем она потребовала, чтобы в её отдельной палате был установлен балетный станок, у которого она занималась всю жизнь ежедневно не менее сорока минут. Последнее время она не раз жаловалась мне: «Так всё болит, что плачу, а всё равно занимаюсь — надо!»

Она ещё не знала, что так внезапно пожелтела из-за того, что это был рак поджелудочной железы. О диагнозе ей не говорили. Операция была назначена очень быстро. Хирурги, увидев реальную картину болезни, просто снова зашили разрез, а больной показали и даже подарили несколько маленьких камешков, которые якобы вырезали из жёлчного пузыря. Серые эти камушки Любочка часто показывала тем, кто её навещал. «Представляете, сколько во мне было мусора», — говорила она.

Так начался последний год их жизни и их любви. Что стоило им сознание скорой и вечной разлуки — знают только они. То, что Любовь Петровна догадывалась о своём диагнозе, мне было известно. Однажды она, вдруг резко изменив течение беседы, сказала: «Все думают, что я совсем дура и не знаю, что со мной. А я — знаю!» И увидев моё растерянное лицо, тоже очень резко заговорила о другом, пощадив меня со свойственной ей деликатностью.

Она умела уважать и беречь чувства других. Особенно это касалось, разумеется, Григория Васильевича. Он звонил и приезжал к ней в Кунцево почти каждый день. Она конечно же тоже звонила ему ежедневно и всё волновалась, надевает ли он тёплую шапку, отправляясь на прогулку в заснеженном зимнем Внукове. Ей очень не хотелось его пугать и волновать, поэтому она не сообщала ему о дне операции. В тот день она утром сама позвонила ему и сказала, что будет долго гулять, а потом — много процедур, и поэтому она сама позвонит ему, когда вернётся в палату. Всем врачам и дежурившим у телефонов медсестрам было строго-настрого наказано: если позвонит Александров, сказать, что Орлова ушла гулять. Пусть он всё узнает, когда уже минует операция, пусть будет ограждён от переживаний.

А Григорий Васильевич действительно гулял. «Сам не знаю, почему я вдруг решил пойти домой и позвонить в больницу. Ведь Любочка сказала мне, что её в палате не будет, что она уйдёт в парк. Но мне почему-то вдруг так захотелось ей дозвониться», — рассказывал мне потом Григорий Васильевич. И надо же было случиться такому, что трубку взяла та единственная и случайная сестра, которую не успели предупредить! «Орлова на операции», — услышал он и почувствовал, как ухнуло в пропасть его сердце… Нет, как ни оберегали они друг друга, даже от самих себя, невидимая и неразрывная связь всё равно оставалась, объединяла, прочно держала их сердца в едином ритме и чувстве. И он всем своим существом всё равно был рядом с ней в её последних испытаниях судьбы.

После операции врачи вызвали его и мою маму и сообщили страшный диагноз. Когда они оба, потрясённые, вышли из врачебного кабинета, он сказал: «Хорошо, что она первая…» Мама была глубоко шокирована и долго кипела в Гришин адрес. «Ты не права, — сказала я. — Успокойся. Он просто очень хорошо знает Любу, и он сказал правду». Она действительно просто не представляла себе жизни без этого человека, не хотела представлять и не стала бы жить без него…

Но пока они были вместе. Частые визиты его к ней в больницу, взаимные звонки по телефону. Её звонки моей маме были примерно одного и того же содержания: для Гриши надо сделать и то, и это… В последнюю встречу, в разговоре с Нонной Сергеевной за два дня до смерти, Любовь Петровна попросила купить Грише чёрные носки…