Книга Декстер во мраке - Джеффри Линдсей

Но независимо от того, сколько раз все повторялось с разными обезьяноподобными существами, ОНО не подобралось ближе к разгадке этого ощущения, не продвинулось в поисках ответа на вопрос о том, что это такое. ОНО хотело знать больше.

Прошло много времени, и ЕМУ опять стало скучно. Эти обезьяноподобные существа оказались такими незамысловатыми, и что бы ОНО с ними ни делало, ЕМУ все было мало. ЕГО начало бесить их глупое, бессмысленное, бесконечно однообразное существование. Пару раз ОНО решило взбунтоваться против них, желая наказать за причиняемые друг другу глупые однообразные страдания, и заставило своего носителя убивать подобных ему семьями и целыми племенами. И вот когда они погибали, это удивительное ощущение чего-то призрачного повисало в воздухе вне досягаемости, а затем снова возвращалось в забытье.

ОНО пришло в ужасное расстройство; должен же быть выход, как освободиться от всего этого, ОНО должно найти способ постичь это призрачное нечто и вытащить его на свет божий.

И тогда наконец обезьяноподобные начали изменяться. Поначалу совсем медленно, так медленно, что ОНО даже не замечало происходящих перемен, пока процесс не зашел так далеко, что в один прекрасный день обезьяноподобное существо встало на свои задние лапы и, к ЕГО большому изумлению, спросило: «Кто ты?»

Крайний шок сменился таким же крайним восторгом.

ОНО больше не одиноко.

Глава 18

Поездка в изолятор прошла гладко, но когда за рулем Дебора, это значит только то, что серьезных травм не будет. Она торопилась и прежде всего была копом из Майами, который знает, как удрать от копов из Майами. Транспортный поток моя сестра воспринимала как нечто текучее, непостоянное, вечно изменяющееся и врезалась в него, как раскаленный нож в масло, проскальзывая в зазоры, которых не было, и давая понять другим водителям, что у них есть выбор — подвинуться либо умереть.

Наслаждались только Коди и Эстор со своего безопасного заднего сиденья, надежно прикрепленные ремнем безопасности. Они сидели выпрямившись и вытянув шеи, чтобы лучше видеть. А Коди, что случалось с ним крайне редко, даже слегка улыбнулся, когда мы едва не сбили толстого мотоциклиста.

— Включай сирену, — потребовала Эстор.

— Я тут тебе не в чертовы игрушки играю, — огрызнулась Дебора.

— А чтобы включить сирену, нужно играть в чертовы игрушки? — спросила Эстор.

Дебора густо покраснела и круто заложила руль, чтобы съехать с Первой автомагистрали, при этом едва не размазав «хонду» на колесах, похожих на четыре пончика.

— Эстор, — сказал я, — нельзя говорить такие слова.

— А она их все время говорит, — отозвалась Эстор.

— Вот когда вырастешь и станешь, как она, тогда будешь говорить, если захочешь, — объяснил я. — А пока тебе десять лет, нельзя.

— Глупости, — возразила Эстор. — Какая разница, сколько лет, если слово все равно плохое?

— Ты права, — сказал я. — Но не могу же я указывать сержанту Деборе, какие слова можно говорить, а какие нет.

— Глупости, — упорствовала Эстор, а потом решила перевести стрелки: — А она правда сержант? А это лучше, чем полицейский?

— Это значит, что она главный полицейский, — объяснил я.

— Она говорит людям в синих костюмах, что надо делать?

— Да, — ответил я.

— А ей тоже дают пистолет?

— Да.

Эстор подалась вперед, насколько ей позволял ремень, и посмотрела на Дебору с выражением, близким к восхищению, что я не часто у нее замечал.

— А я не знала, что девочкам дают пистолет и что они бывают главными полицейскими, — проговорила она.

— Девочки могут делать ту же фиг… то же самое, что и мальчики, — отрезала Дебора. — И даже лучше.

Эстор посмотрела на Коди, а потом на меня.

— То же самое? — переспросила она.

— Ну, почти, — сказал я, — не считая, наверное, профессионального футбола.

— А ты стреляешь в людей? — спросила Эстор у Деборы.

— Господи, Декстер, — взмолилась сестренка.

— Иногда стреляет, — ответил я за нее, — но не любит об этом говорить.

— А почему?

— Потому что все, что касается стрельбы, очень личное, — объяснил я, — и, наверное, она думает, что никому нельзя совать в это свой нос.

— Да прекратите же говорить обо мне в третьем лице, — не вытерпела Дебора. — Я здесь, если кто-то не заметил.

— Я знаю, — сказала Эстор. — А ты расскажешь, кого застрелила?

Вместо ответа Дебора резко крутанула руль, машина с визгом вкатилась на парковку и стала прямо перед изолятором.

— Все, приехали, — бросила она и выпрыгнула из машины, словно спасалась от красных муравьев. Она скрылась в здании, а я высвободил из ремней Коди и Эстор, и мы последовали за ней более размеренным шагом.

Дебора все еще разговаривала с дежурным, сидевшим за столом, а я усадил Коди и Эстор на пару потертых стульев.

— Ждите здесь, — приказал я, — вернусь через несколько минут.

— Просто ждать? — уточнила Эстор подрагивающим от обиды голосом.

— Да, — подтвердил я, — мне надо поговорить с плохим парнем.

— А почему нам нельзя с тобой? — требовательным тоном спросила она.

— Это противозаконно, — объяснил я. — Просто ждите меня здесь, как я сказал. Пожалуйста.

Энтузиазмом они не пылали, но спасибо и за то, что не сорвались со стульев и не кинулись бежать по коридору с криками. Я воспользовался их послушанием и присоединился к Деборе.

— Пошли, — сказала она, и мы направились в одну из комнат для допросов, располагавшуюся в конце коридора. Через несколько минут охранник привел Голперна. Он был в наручниках и выглядел гораздо хуже, чем в тот день, когда мы его привезли: щетина на лице, волосы взъерошены и похожи на крысиное гнездо, в глазах читалось выражение человека, загнанного в угол, сколь бы затасканно это ни звучало. Охранник придвинул ему стул, он уселся на край и, положив руки на стол, уставился на них.

Дебора кивнула охраннику, тот вышел из комнаты и встал с другой стороны двери, в коридоре. Дождавшись, когда закроется дверь, Дебора обратила свое внимание на Голперна.

— Ну что ж, Джерри, — начала она, — хорошо выспались?

Его голова поднялась, как будто кто-то дернул ее за невидимые нити, и он уставился на Дебору.

— Что… о чем вы? — спросил он.

Деб вскинула брови.

— Ни о чем. Просто стараюсь быть вежливой.

Он еще секунду смотрел на нее, а потом снова опустил голову.

— Я хочу домой, — произнес он слабым дрожащим голосом.