Книга Колесо жизни и смерти - Седжвик Джулиан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Померещилось Дэнни – или голос Дарко и вправду дрогнул? На миг окрасился острым, живым чувством? Дарко откашливается:
– А она, в свою очередь, привела к гибели Гарри. И так далее. А теперь – через несколько минут – ты расскажешь мне, где хранится эта его драгоценная «Книга освобождения»…
Они сворачивают на восток и собираются снова пересечь реку. Заснеженные улицы становятся шире.
Справа – пестрое смешение красот: длинный кусок старой Стены, с километр или около того, и каждый дюйм бетона раскрашен яркими граффити. Паутина, гора Фудзияма, два обнявшихся старика, хитрозакрученный вопросительный знак, превращающийся в ракушку улитки. За всем этим виднеется воздушный шар, раскрашенный точно глобус, синим и белым, а на нем надпись «DIE WELT»[31]. «Это туда меня водили в прошлый раз?» Мысли мальчика расплываются.
– А вот и галерея «Ист-сайд», росписи на остатках Стены, – сообщает Дарко, чуть повысив голос и снова входя в образ экскурсовода. – Когда я жил в Восточном Берлине, с нашей стороны никаких граффити не было. Чистота и порядок во всем. Правда, я бы не хотел туда возвращаться, пусть и занимал позицию на самом верху.
Однако разум Дэнни начинает сражаться. Возможно, тот легкий сбой, намек на эмоции в тоне похитителя, ослабил гипнотическую власть его голоса.
– За… зачем ты убил Ла… Ла Локу?
– Заметал следы.
– Но… но это ведь ты… устроил пожар?
Пауза. Лишь гул мотора, равномерный счет, поскуливание Герцога. Наконец Дарко отвечает:
– Увидев, что тебе удалось спастись, сперва я решил – ну что ж, на здоровье, раз повезло. Но чем больше об этом думал, тем сильнее хотел стереть с лица земли все следы существования Гарри. А ты, естественно, его частица. Можно сказать, часть его проекта. Так что в итоге, как ни жаль, это означает, что и тебе пора на выход. А теперь помалкивай. Тссс!
Дэнни предпринимает последнее усилие:
– Рикар… знает… что это ты.
– Нет, Дэнни, – твердо отвечает Дарко. – Не знает. Единственный, кто был близок к разгадке, это то дурное семя Макс. А с ним мы разобрались. Теперь закрой глаза.
Дэнни снова обмякает в кресле, его веки тяжелеют, но он каким-то образом умудряется держать глаза открытыми. Цвета галереи размываются, потом прерываются, и фургон заворачивает за переплетение железнодорожных линий, черными лентами протянувшихся по снегу, и снова переезжает сверкающую реку, где выстроились большие кварталы. Участки глухой Стены тоже покрыты огромными граффити: дети, чудовища, цветы, космонавты – все добрых четыре-пять этажа вышиной. В сумерках – кошмарное зрелище.
– Уже близко, – говорит Дарко. – Мы едем в старую тюрьму Штази. Не ту, где устроили музей, а вторую, поменьше, заброшенную.
Вытянув из кармана связку ключей, он бренчит ими:
– Но ты только отгадай, у кого есть ключи от нее! Слушай, как они звенят, Дэнни. Звенят. Засыпай глубже… глубже… глаза закрываются… закрываются… ты катишься… в волшебное таинственное путешествие…
И Дэнни больше не в силах сопротивляться. Его глаза закрываются, голова сама собой начинает кивать. В последний миг перед тем, как заснуть, уже проваливаясь в пустоту, сдавшись, он смутно вспоминает, как папа как-то сказал про гипноз: «Говорят, если повторять про себя снова и снова какую-то строчку, можно заблокировать внушение. Но знаешь, сынище, скорее всего, это все ерунда…»
Однако сейчас Дэнни готов ухватиться и за соломинку! Поэтому он начинает пропевать в голове последние слова Дарко, строчку песни «Битлз»[32]. Он помнит, как впервые услышал их из громкоговорителя в начале представления. Тогда ему было года четыре и мир казался таким огромным, удивительным и безопасным.
– «Катись… катись в таинственное путешествие».
Его веки смыкаются.
Дэнни чудится, что он скользит сквозь снегопад. Мимо шара телебашни, над расстилающейся решеткой просторных улиц, над лесами, реками и трамплинами, над золотым ангелом Виктории на величественном монументе.
И впереди видит великую колесницу «Мистериума».
Двери распахнуты, сходни опущены – и Дэнни влетает в черную пасть, в длинный беспросветный туннель, все глубже и глубже, на сотни метров, и наконец – в самом конце – появляется ярко освещенный диск. Сперва маленький, но по мере приближения Дэнни он становится больше, и больше, и больше.
Внезапно мальчик оказывается перед гигантской версией Колеса жизни Дарко. Оно вращается медленно и ровно, на нем нарисованы фигурки – красные, золотые, зеленые, синие. Люди и звери, крохотные будды. И все они вращаются на стилизованных кудрявых облаках.
И над всем этим – ухмыляющаяся, издевательская морда демона, держащего вращающий диск.
Громкий щелчок над ухом. Потом второй.
– Теперь просыпайся. Просыпайся.
Голос у Дарко четкий, деловой.
Дэнни открывает глаза. До чего же удивительно – снова ощутить себя бодрым, проснувшимся. Правда, теперь он дрожит всем телом от страха, холода и потрясения. В голове крутится все тот же мотивчик. Дэнни мычит его себе под нос и ждет, пока в глазах прояснится.
– Дэнни, проснись.
Они стоят на каком-то огороженном пустыре. В ноздри мальчику врывается резкий запах свежеразрытой земли.
Над головой высятся серые стены, обмотанные поверху ржавыми мотками колючей проволоки. По краю маленького дворика тянется дорожка, а прямо перед Дэнни – заросшие сорняками грядки, где давным-давно уже погибли все розы. Из горки выкопанной земли торчит лопата.
Дэнни тяжело дышит, стараясь унять дрожь. Он уже догадался, что означает эта выкопанная земля, но по мере сил пытается отогнать зловещую мысль. Смотрит на снежинки, падающие ему на лицо. Прикосновения холодных хлопьев слегка бодрят. Небо над головой темным-темно.
Дарко снова щелкает пальцами:
– Я окажу тебе услугу, Дэнни. Ответишь быстро и правдиво – может, и передумаю.
Не смотреть на него. Не отвечать.
– Дэнни? Ты со мной? Смотри на меня!
Дэнни опускает голову, глубоко и ровно дышит, чтобы успокоиться. Рядом с метателем ножей стоят еще несколько человек: троица в белых комбинезонах – должно быть, те самые преследователи с Александерплац. Однако глаза мальчика прикованы не к ним, а к низкорослой фигурке прямо позади Дарко. Ему требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, кто это такой. И вдруг он его узнает – это же Кван!
