Книга Я был зятем Хрущева - Алексей Аджубей

– Ну как, братцы, – то и дело спрашивал Борис Полевой, непререкаемый глава нашей группы, – помните, кто надоумил плыть пароходом?

Идея действительно принадлежала Борису Николаевичу, и все искренне хвалили его.

Однако пришел час, когда Полевой перестал напоминать о том, кто был инициатором морского путешествия: «Иль де Франс» врезался в шторм. Океанские волны стали похожими на цепи гор, покрытых шапками пенящихся снегов. Эти горы движутся, пакетбот вползает на вершину одной, второй, третьей, кажется, у него нет больше сил, он замирает, корпус судна начинает вибрировать, трещать, вылетают, как бабочки, и исчезают в пучине тяжеленные рамы палубных террас – все кончено, идем ко дну. Но нет, летим к подножию водяной горы, карабкаемся вверх, и так час за часом, кажется – вечность. «Пропади оно пропадом это морское путешествие, – думает каждый. – Уж лучше один раз упасть вместе с самолетом, чем так мучиться».

Никто из наших, к счастью, не страдает морской болезнью. При всем страхе очень хочется есть. Отправляемся на обед, держась друг за друга, валимся всей цепочкой на пол. Хорошо, если наклон совпадает с направлением нашего движения, тогда акробатический номер проходит быстрее – мы просто все вместе съезжаем к входу в ресторан. Там пусто, ни одного человека. Официанты таращат испуганные глаза: «Эти русские все-таки пришли». Повара готовят пищу и чем-то нас кормят. Бармен приносит бутылки с красным кьянти, и мы учим его одним ударом выбивать пробку.

Наконец, пакетбот вышел к мелководью, шторм стих, и к бортам «Иль де Франс» «прилепились» катера иммиграционных и таможенных служб. Чиновники тащат пассажиров вглубь парохода заполнять анкеты, бланки. Операция занимает немало времени, и мы так и не увидели статую Свободы, встречающую гостей Старого Света.

Не взглянули мы на прощанье и на наше доблестное судно. Прямо из его чрева прошли в таможенный зал Нью-Йоркского морского порта. Шторм забыт, хотя само путешествие осталось в памяти. Доведись мне вновь направиться в Америку, я бы, пожалуй, не отказался от морского пути. Виктор Полторацкий, представлявший в нашей группе «Известия», прочитал как-то немудреный стишок:

Пускай опять приснится мнеИ эта чайка на волне,И этот синий небосвод,И этот белый пароход.И за кормой волнистый следПускай мне снится много лет.

Несмотря на статус «частных лиц», мы сразу попали под строгий контроль трех субъектов, которые представились сотрудниками госдепартамента и намерены были сопровождать советских журналистов повсюду, дабы мы не свернули с маршрута и не «заскочили» в какой-нибудь «закрытый город». Василий Васильевич Кузнецов, с которым я встречался в Китае два года назад, исполнял в Нью-Йорке обязанности Постоянного представителя СССР в ООН. Он посоветовал не обострять отношений с хозяевами: «Американцы приняли решение, и теперь ничего не поделаешь. Отправляйтесь, куда они намечают, присутствие этой троицы неизбежно, отрядите их заказывать гостиницы, автомобили. Ну и не забывайте, кто они такие».

Дважды – по северной, а затем южной параллелям – пересекла наша группа американскую землю. В пятнадцати городах мы останавливались, десятки проехали. Нью-Йорк – Сан-Франциско и обратно уже через Лос-Анджелес, Феникс, Нешвилл, другие города и городки к Вашингтону. Каждый мог сказать себе, что набирает все больше штрихов к портрету страны и ее народа и что каждое маленькое открытие избавляет от стереотипов и поверхностных суждений. Через пару недель Борис Полевой едва успевал удовлетворять «заказы» на советских журналистов – они шли отовсюду: от крупных промышленных дельцов, миллионеров, различных общественных организаций, от наших друзей, которых в Америке оказалось немало, да и просто от любопытствующей публики – как не поглядеть на живого русского.

Не обходилось без курьезов разного рода, давала себя знать психологическая несовместимость членов нашей группы, но дело было молодое, обходилось без драм. Вскоре все привыкли к кровоточащим кускам стейков (бифштексов) – главного мясного блюда в американском рационе тех лет (как известно, теперь американцы нажимают на растительную пищу), пили «пепси» и «кока-колу», забыв о второй «политической» сущности данных напитков, поняли, что мощная струя воды в ванной лишает сопровождающих возможности проникнуть в «тайну» наших вечерних разговоров.

Многое в Америке тех лет поразило нас – небоскребы, конвейеры автомобильных заводов, дороги, деловая хватка людей, рационализм в делах и простодушие в поведении. В Вашингтоне в палате представителей нам подарили небольшие картонки вроде визитных карточек со словами: «кип смаилинг» – «улыбайся». Это – главный лозунг американского образа жизни – динамичной, рекламной, напористой, но, как нам тогда показалось, довольно примитивной и скучной. Не только о русской, советской, но даже об американской литературе, искусстве, истории, политике разговаривать можно было лишь с небольшим числом наших новых знакомых.

Когда я в мягкой форме высказал такое мнение в весьма интеллигентной семье, к удивлению, молодой хозяин не только не обиделся, но активно со мной согласился. «Да, конечно, – сказал он, – Достоевский, Толстой (единственные имена, широко знакомые американцам), духовный мир у вас глубже и интереснее. Я бывал в русских компаниях и поражался интеллектуальности бесед». После паузы он простодушно добавил: «Это идет от вашей бедности. Вот когда у вас будет столько же, сколько у нас, личных автомашин, катеров, хороших ресторанов, загородных дансингов, прекрасных дорог, гостиниц – ваша жизнь может стать такой же скучной, как и у нас…»

Случилась у меня встреча, которая имела продолжение. Когда мы вернулись с голливудских студий (разбившись на группы, удалось посетить три главных – «Метро Голдвин Мейер», «Юниверсал», «XX сенчери Фокс»), детектив из «тройки» сказал, что мог бы заказать столик в ресторане «Биверли хилл» (район, где тогда жили кинозвезды). Там состоится прощальный ужин в честь Грейс Келли. Она заканчивала карьеру актрисы и объявила о помолвке с герцогом Монако. Только что на студии «Метро Голдвин Мейер» я познакомился с Грейс. В паре с французским актером Луи Жюрденом она снималась в фильме «Лебедь». Сюжет сентиментален и прост. Грейс играла роль принцессы, влюбляющейся в учителя. Весь мир против, но любовь побеждает, и принцесса в объятиях бедного молодого человека. В жизни Грейс поступила как раз наоборот. Стала понятной фраза, брошенная режиссером фильма Чарльзом Видором: «В кино вопросы брака решаются легче», – и резкий ответ Грейс Келли: «Выходит, тебе не нравится мое решение?»

Несмотря на скромный размер «суточных», трое из нас решили поглядеть на «ночную жизнь» Голливуда и небрежно бросили детективу: «Заказывайте столик».

Долго и придирчиво оглядывал он смельчаков, рискующих отправиться в ресторан. Позже мы поняли, в чем дело. Все мужчины там были во фраках или, как минимум, в смокингах. Ничего этого у нас не было. Я, помню, нарядился в украинскую вышитую рубаху. Надо сказать, рубаха произвела впечатление. Никого не шокировали и наши черные костюмы из несносимой ткани «метро».

Вечер был похож на все остальные подобного рода, будь то в Париже, Лондоне, Риме или Москве. Кавалеры приглашали дам танцевать, мужчины и женщины подсаживались к столикам друзей, кто-то провозглашал тосты, кричали «ура» в честь Грейс. Увидев «русский» столик, Грейс приветливо помахала рукой, и, взбодренные ее вниманием, мы тоже пустились на поиски партнерши для танцев. Скоро и к нам стала подсаживаться разная публика. В широченных брюках мы принесли некоторый личный запас к ужину. Он пользовался чрезвычайной популярностью, «Смирновская водка» конкуренции не выдерживала.