Книга Снайперы - Владимир Никифоров

Для приличия Клим послал радиограмму отцу, но ответа не получил; он знал, что, обратись он к Волохову, Степана нашли бы через час, но обращаться не стал. Зато как раз приехало несколько одноклассников, закончивших первый курс, а новый главный инженер пришел на свадьбу со своей красавицей женой, которая в зеленом струящемся одеянии еще больше была похожа на змею. «Ой, как неудобно, – шепнула Надя, оправляя на заметно выпирающем животе белое выпускное платье, – надо было Зину-то пригласить!» Начало застолья больше напоминало юбилейно-поминальное мероприятие, потом начальство сгрудилось вокруг директора и стало обсуждать заводские проблемы, и тут опять выручил Волохов, метнувшись к радиоле: «Свадебный вальс!» Клим потоптался с Надей положенное, усадил ее и, шепнув: «Пошел исправляться!», направился к ботаничке. Помня Сонины уроки, вначале обратился к ее мужу: «Григорий Петрович, разрешите пригласить Зинаиду Марковну на танец!» Танцевала Зинаида Марковна превосходно, но вынуждена была отдать должное и Климу: «Гордеев, я не узнаю тебя! Был таким… А стал!» – и тут уже Клим вспомнил «заветы» Волохова: не надо быть слишком серьезным: «Тем выше заслуги моих любимых учителей!» И коснулся губами ее запястья. «Спасибо! Не ожидала! И за приглашение спасибо!» – «С пятого класса мечтал с вами потанцевать!» «И ведь за словом в карман не лезет! – восхитилась Зинаида. – Только я про приглашение на свадьбу. Юра… Юрий Васильевич сказал, что ты хотел пригласить всех учителей, а почему никого нет?» Клим не раздумывал ни секунды: «Так вы с Татьяной Петровной для меня и есть все учителя, только она на юге!» И тут лицо ботанички исказилось, словно от укуса хищника из «живого уголка», она оглянулась, Клим увидел встречный взгляд Волохова и вдруг все понял и про ее неожиданное появление, и про ее оговорку «Юра». И Зина поняла, что он все понял, и поспешила откланяться: «Спасибо за танец, Гордеев. Ты далеко пойдешь!» Вскоре ботаничка подошла к ним с Надей: «Григорий Петрович остается, а я, пожалуй, пойду, дочка одна дома. Клим, надеюсь, проводит? Здесь недалеко».

Жили главный инженер с Зинаидой Марковной в кирпичной четырехэтажке по переулку, начинавшемуся у заводских ворот, но она повела его по темной и безлюдной «шоссейке» в сторону соснового бора. Всего пять лет назад на месте новых домов был пустырь, на котором школьники бегали кроссы и сдавали зачеты по лыжам, а в сосновый бор Зинаида водила их зимой по глубокому снегу собирать семена…«Гордеев, ты, может, возьмешь даму под руку?» Он пошел рядом и попытался приспособиться к ее шагу, но этому мешала ее не очень уверенная походка. «Уже лучше. Только, знаешь, Гордеев, я замерзла!» И он набросил ей на плечи свой черный, специально купленный на свадьбу пиджак. «Ну вот что хорошего в тебе было? Встанет: и в час по чайной ложке! Пока предложение закончит – уже не помнишь, с чего и начал! Прямо убила бы!» – «Спасибо, что промахнулись!» – «Зато ты не промахнулся! Только цель какая-то странная! Ты же Вику любил! Или?..» – «Или, Зинаида Марковна!» Она остановилась и повернулась к нему; в темноте ее взгляд казался диким, глаза – огромными, лицо – незнакомым: «И у меня всю жизнь: или! Когда-то я очень любила одного человека, но между нами встало вот это самое “или”: война!» – «Он… не вернулся?» Она покачала головой. «Его убили… И меня тоже… А может, меня убили еще раньше… Мы с мамой столько пережили, что я возненавидела людей и полюбила зверей. Летом сорок первого нас снова уплотнили, – а когда-то мы жили в этой квартире одни с папой, мамой, бабушкой и домработницей, – и в отнятую у нас комнату вселились эвакуированные: врач Вера Петровна и ее сын Вадик. Он стал учиться в нашем классе, и мы полюбили друг друга. Мы окончили школу в сорок втором, я поступила в пед на биологический, он – в медицинский. Я не знала, что он несколько раз просился на фронт. Осенью его забрали в армию, а весной Вере Петровне пришла похоронка… В группе у нас был всего один парень, Боря Синайский, на четвертом курсе мы поженились. Я была рада сбежать из нашей с мамой тесной комнатенки, в которой раньше жила домработница, от молчаливого укора в глазах Веры Петровны: ты молодая, живая, здоровая, а Вадик… Но попала я из огня да в полымя. Боря оказался редкой мразью: мелочный, вздорный, самовлюбленный! Я не сказала на суде, что я беременна, и нас хоть и с позором, но развели». Она качнулась к Климу и уютно устроилась на его груди: «И вот представь, Гордеев: я на шестом месяце и выбираю по направлению поселок Речной, потому что там сразу дают квартиру, приезжаю на пристань, а последний катер уже ушел, дежурная, гадина, не пускает в комнату отдыха, и тут появляется он: в кителе с серебряными погонами…» – «Это был Юрий Васильевич?» Зинаида вскинула голову: «Юра? Нет, его звали Олег, Олег Скиба, он стал моим вторым мужем… А у Юры – другая история. Танька его, – ботаничка ненатурально рассмеялась, – ха-ха-ха, от тюрьмы спасла. Пришли они за плотом, стоят, ждут, местные девчонки прибегают к пароходу, где огни, музыка, молодые ребята. Девчонки – шестиклассницы да семиклассницы, школа-то семилетка, а Танька на каникулы из педучилища приехала, ну и Юра уже училище окончил, постарше других ребят был, разговорился с ней, все же в городе учится, взрослая, в каюту пригласил. Говорят же, что ночью все кошки серы… В полночь разбежались: она – домой, он – на вахту, а утром прибегает ее мамаша с милиционером – Юра только на свадьбе узнал, что он Таньке троюродным дядькой приходится: дочь изнасиловали. Юру забрали, стали дело оформлять, а время-то суровое, война еще не кончилась, и тут Танька дает показания, что она сама, добровольно вступила с ним в связь, по великой любви. Поскольку она совершеннолетняя, дело бы надо просто закрыть, а ему говорят: женись, тогда закроем. Вот так и женили Юру, а через девять месяцев родилась твоя любимая Вика…» Ботаничка оттолкнула его, но, сделав несколько шагов по направлению к своему дому, покачнулась, и он едва успел подхватить ее. «Почему ты меня ненавидел? – спросила она, повисая на нем. – Потому что ты слышал, что про меня говорят, да? Я это видела, я это знала, что ты слышал! И смотрел на меня так, потому что слышал! Как ты мне был мерзок! С этой твоей улыбочкой, словно бы ты каждую ночь свечку держал! С этим твоим умопомрачительным сочетанием светлых волос и черных ресниц! Мне так хотелось подойти к тебе и вылить на тебя ведро воды! Чтобы с тебя вся краска слезла и чтобы ты сказал: Зинаида Марковна!..» И вдруг обвила его шею руками и прильнула к нему: «Гордеев! Скажи, что ты меня любишь, что я – самая чистая женщина на свете!» И с Климом произошло то, чего он потом не мог понять и во что не мог поверить: он вдруг услышал голос Ани, увидел лицо Ани, и он уже целовал это лицо и горячо шептал те слова, которые безумная Зинаида хотела услышать от него… А через несколько минут у дверей своей квартиры на него смотрела совершенно трезвая женщина, и глаза у нее были вовсе не злыми, а красивыми, грустными и добрыми: «Спасибо тебе, Гордеев. Счастья я тебе не пожелаю – ты ведь не для него живешь, а зря!»

Все время его отсутствия Волохов был рядом с Надей, поэтому к бегству жениха с собственной свадьбы та отнеслась довольно снисходительно, но дома сказала незнакомо решительно и веско, что спать они будут теперь в разных комнатах, чтобы не навредить ее ребенку. И Клим понял, что Надя добилась своего, она утвердилась и он – как таковой – ей уже не нужен. Он практически не спал, пришел на работу с дурной головой и нарвался на Федора: «Чего пришел? Тебе же три дня полагается! Вот и вышел бы в понедельник!» Клим через силу улыбнулся: «Душа болит о производстве». – «Тогда гони всех на объекты и – ко мне!» К десяти часам в кабинете начальника цеха собрались четверо: он сам, главный, Волохов и Клим. И для него с той субботы началась новая жизнь. После работы он уже не спешил к Наде: то они с Федором сидели с бутылкой сухого вина в его просторных и пустых по случаю навигации апартаментах общежития, а то долго и с удовольствием пил пиво у ларечка в компании заводских мужиков, специалистов на все руки, и слышал одно и то же: «Ты, Степаныч, держись ближе к народу, а уж мы тебя не подведем!»