Книга С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Джон Бойн

— Ну и дела, — произнес Калвин. — Думаешь, мы тебе поверим?

— Но это же правда, — возмутился Барнаби.

— Почему же тогда ты здесь не летаешь?

Барнаби задумался. На самом деле. С той минуты, как он проснулся на борту космического корабля, он не летал. Ноги у него прочно стояли на полу, как у всех остальных, хотя ничего в особенности его не удерживало.

— Не знаю, — нахмурился он. — Я этого не понимаю. Но честное слово — во всех других местах, куда бы я ни пошел, я улетаю.

Он встал и походил по отсеку — вдруг вернется та же тяга полета? Но она не вернулась. Странно было просто ходить по полу и не подлетать к потолку. Вот, значит, каково оно — быть обычным? Но это необычно. И Барнаби от этого совершенно точно было как-то нехорошо.

— Если тут кому-то и летать, то нам, — сказал Наоки. — Тут давление должно быть уравновешено. Иначе мы все будем биться головами о потолок.

— Моим родителям домой бы такое, — сказал Барнаби. — Думаете, я от давления стою ногами на полу?

— Сомневаюсь, — сказала Доминик. — Если ты говоришь правду, то все равно ты должен был бы летать. Если только это никак не связано с плотностью воздуха. У тебя уши не болят?

— Болят, — признался Барнаби. — Если меня оставляют на земле против моей воли. Не так чтоб очень, но иногда как бы пульсирует.

— А к врачу ходил?

— Родители не водили меня к врачу с самого раннего детства, — объяснил Барнаби. — Им стыдно выводить меня из дому.

Доминик подумала и кивнула.

— Когда вернешься на Землю, — сказала она, — обязательно сходи проверься.

— Ладно, — ответил Барнаби. — А сколько мы еще здесь пробудем? Или вы тут навсегда поселились?

— Нет, — ответила Доминик. — Наш полет заканчивается, и мы наконец скоро вернемся домой. Нам остался только один выход в космос…

— Это моя очередь! — заявил Наоки и стукнул кулаком по столу так, что плитки еды подпрыгнули. — Моя!

— Лады, дружище, мы знаем, что твоя, — сказала Вильгельмина. — Не заводись.

— Гм-м, — промычал Наоки и сунул в рот еще одну морковную плитку.

— Мой брат Генри хочет быть астронавтом, — сказал Барнаби. — Он просто бредит глубоким космосом.

— Ну, боюсь, этот космос не очень глубокий, — сказал Джордж. — Это как бы такой средний космос. До глубокого еще несколько сот миллионов световых лет. Он находится там… — добавил он, показав пальцем на левую сторону кормы их орбитальной станции. Затем поправился на дюйм: — Нет, на самом деле вон там.

— И родители отправляют его в Космическую академию? — спросил Калвин, а Барнаби покачал головой:

— Нет, они хотят, чтобы он стал стряпчим, как они. Говорят, что обычным людям нечего делать в глубоком космосе.

— Среднем.

— Да в каком угодно. Они ему говорят, что, когда ему исполнится восемнадцать, он должен поступить в университет и там изучать право.

— Я знаю, каково приходится твоему брату, — сказал Калвин и понюхал плитку крема-карамели. Решил не есть и кинул ее на горку других плиток на столе.

— О, ты брал ее в руку! — воскликнул Джордж с ужасом.

— Не ори, принц Чарлз, — ответил Калвин. — Я тут историю рассказываю. Скажи своему брату, что если он хочет стать астронавтом, то ему надо в Космическую академию. Когда я был ребенком, мои родители тоже не хотели меня туда пускать. Говорили, я слишком глупый.

— Слишком глупый? — переспросил Джордж, которого задел тон Калвина. — Ох, боже упаси даже подумать, что ты глуп. Спорим, ты не знаешь столицу Мозамбика.

— Мапуту, — ни на секунду не задумавшись, ответил Калвин.

— А чему равен квадрат гипотенузы?

— Сумме квадратов катетов.

— А каково место герцога Девонширского в наследовании трона?

— Четырнадцатое, — сказал Калвин. — Он опережает тебя где-то на полтора миллиона позиций.

— Что ж, — раздраженно сказал Джордж и откинулся на спинку стула. — Ладно, с общеизвестным у тебя все хорошо. Если когда-нибудь встряну в викторину в пабе, дам тебе телеграмму.

— Только попробуй дать мне телеграмму — я тогда тебе дам в ухо.

— Все, мальчики, хватит, — утомленно произнесла Доминик. — Барнаби рассказывал нам о своем брате. Кроме того, он наш гость. И, Калвин, мы уже раз сто слышали, что родители тебя в детстве не поддерживали.

— Но я им показал. — Калвин вытянул руку к иллюминатору, за которым была чернота. — Космос, — сказал он. Обвел рукой отсек: — Звездолет. — И показал на себя: — Астронавт.

— А мои родители хотели, чтобы я преподавал математику в Токийском университете, — сказал Наоки Такахаси. — Как мои мама и дедушка.

— Ты чертовски хороший математик, Наоки, — сказала Вильгельмина. — Все цифры знает, — сообщила она Барнаби, покивав для острастки. — Даже очень крупные.

— Мои родители считали, что в моем желании стать астронавтом есть нечто постыдное, — произнесла Доминик. — Они хотели, чтобы я работала в художественной галерее и вышла замуж за писателя, который убежден, что мир его не ценит по заслугам.

— Как будто есть другие писатели, — буркнул Калвин Дигглер.

— А мои со мной больше не разговаривают, — сказал Матиас и опустил голову. — Дома в Германии я — позор нации.

— Но вы же астронавт! — воскликнул Барнаби. — Они должны вами гордиться.

— Они мной и гордились, — сказал тот. — Когда-то. Я был величайшим нападающим в истории Немецкой федерации футбола. Лучше Оливера Бирхоффа. Лучше Юргена Клинсманна. Даже лучше великого Герда Мюллера.[20] К двадцати годам я сыграл за свою страну тридцать раз и забил шестьдесят голов.

— По два на матч, — быстро подсчитал Наоки.

— Я говорила, у него хорошо с цифрами, — сказала Вильгельмина.

— Вообще-то нет, — сказал Матиас. — Иногда бывало больше, иногда меньше, но в среднем — так. Дети брали с меня пример, у них в комнатах висели плакаты с моей фотографией. Но все время, пока я играл в футбол, я учился на астронавта, только об этом никто не знал.

— Тогда они должны вами гордиться в два раза больше, — сказал Барнаби. — Вы и великий спортсмен, и астронавт в придачу.

— Он еще не дорассказал, — произнес Джордж.

— Это случилось за две недели до чемпионата мира, — продолжал Матиас. — Все рассчитывали, что Германия выиграет, если только я буду участвовать в каждой игре. Но перед самым началом чемпионата меня вызвали в Космическую академию: мне выпал жребий отправиться в этот полет. На целый год. Старт назначен на следующий вторник. А чемпионат начинается вечером в среду.