Книга Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - Елена Гапова

«Когда все это дело обсуждалось, естественно, в расчет бралось, что работа у него будет интересная… то есть, если бы не было Маши, если бы я ходила по-прежнему на работу, наверное, я по-другому бы как-то думала об этом. Поскольку я решила, что я все равно должна сидеть дома три года в декретном, то мне не трудно было принять такое решение… впервые вопрос такой вставал еще до того, как появилась Маша и тогда разговоры, конечно, были совсем другие, потому что речь шла о том, что да, ему здесь работа, а я как бы при нем и мне… Ну это не очень интересно было для меня, потому что сидеть просто дома и ничего не делать – это трудно. Когда появилась Маша… вопрос решился проще из-за того, что тут я сижу сейчас с ребенком, и там я бы так же сидела дома» (Лиля).

Как известно, «женщины часто сталкиваются с большими трудностями при согласовании семейной жизни с другими аспектами своей биографии»[233], что связано как с непреодолимыми обстоятельствами (кормить грудью могут только женщины), так и социальными ожиданиями:

«Вспоминая первый год ребенка, я просто не представляю себя вышедшей на работу. По многим причинам. Может, материнский инстинкт проснулся, может, еще что, но это была моя работа в тот период времени» (Вика).

Однако кормление не длится три года (и более), женщины же «все равно» сидят дома, часто даже в тех случаях, когда – теоретически – могли бы работать, например имея специальность, связанную с новыми технологиями. Пол как социальный фактор процесса профессиональной сегрегации наиболее значим именно в начале карьеры: молодые женщины уходят из профессии в связи с появлением ребенка (сначала полагая, что временно) прежде, чем успевают достичь в ней стабильной позиции. По словам одной из респонденток: «…потом ребенок, и все. Потом поезд ушел» (Таня). При первичном поступлении на работу самым важным фактором является образование (т. е. подтверждение наличия необходимых для выполнения работы знаний); женщины, оставшись однажды дома, не могут потом преодолеть структурные ограничения, так как рассматриваются уже как не имеющие необходимых знаний и квалификации. В некотором смысле они «теряют диплом»: «Ну вот я прихожу устраиваться. Меня спрашивают, где вы работали, какие проекты делали. Я говорю, что вот как бы нигде. Ну понятно, что никто дальше разговаривать не хочет» (Таня).

Окружающие нередко считают, что женщины просто не прилагают достаточных усилий для поиска работы. На вопрос о том, почему женщина, имеющая связанную с компьютером специальность, не работает (пара живет в одной стран Восточной Европы, ребенку около трех лет), друг семьи дал «структурированный» ответ:

«Ей это не нужно. У нее муж есть. Шутка. Прикрывается ребенком. Хотя Саша занимается ребенком не меньше времени. По крайней мере в моем присутствии… Немного отстала от технологии, сложно конкурировать по срокам. На моей памяти это произошло при рождении ребенка. А сейчас обленилась и не берет себя в руки» (Борис).

Здесь структурные причины (муж находится на работе полный рабочий день, жена не имеет рабочей визы, занята ребенком, ее включенность в социальные сети информационного обмена, необходимые для получения работы и перемены визы, ограниченна, объективно потеряла квалификацию и т. д.) заменены идеологическими: представлением, в целом характерным для бытового сознания мужской программистской среды, что ей это «не нужно» и «лень» (т. е. женщина в принципе маркируется как «непродуктивная»)[234]. Такое определение непосредственно связано с дискурсивным конструированием мужчины как кормильца; вместе с тем оно позволяет оправдать тот порядок вещей, который, давая ему преимущества в социальной жизни, действительно позволяет быть кормильцем.

Итак, «неработающая» жена может являться «предметом гордости» и в определенной социальной среде рассматриваться как свидетельство высокого статуса и финансового положения мужчины. Однако в семьях программистов или других квалифицированных специалистов за рубежом ситуация оказывается более сложной. До переезда и муж, и жена работали или, по крайней мере, женщины имели профессию, в которую предполагали вернуться. Теперь же «профнепригодность» жены (и, соответственно, отсутствие рабочей визы) в другой культуре является причиной ее маргинального положения – она не работает «не от роскоши»:

«Я не думаю, что женщины, которые приезжают сюда по Н4 (иждивенческой визе. – Е.Г.), претендуют на свою работу прошлую. Они приезжают сюда с мужьями, с детьми, именно для того, чтобы семья вместе была, а не чтобы тут миллионы какие-то заработать, и я думаю, что многих женщин устроила бы работа хоть какая, на неполный день, ну вот чтобы отвлечься от дома, чтобы помочь семье материально, ну вот чтобы не чувствовать себя как-то ущербной в этом обществе» (Лиля).

Муж и жена составляют одну семью, однако индивидуальная социальная мобильность каждого из партнеров в структурных условиях, определяемых визами, имеет разную направленность. Если мужской статус достаточно высок и стремится вверх – он профессионал в новой и престижной сфере, получает высокую зарплату, содержит семью («все на нем» и ответственность огромна) и репрезентирует ее в публичной сфере, то женская социальная мобильность неоднозначна[235]. Именно этот термин использует Рачел Парренас, автор объемного исследования, посвященного филиппинским женщинам, которые мигрируют в страны Запада в качестве домашней прислуги и которых она называет «слугами глобализации». Парренас говорит о противоречивой социальной мобильности этой группы[236]. С одной стороны, происходит снижение социального (профессионального) статуса мигранток, так как на родине эти женщины, многие из которых имеют высшее образование, работали в школах и даже колледжах. С другой стороны, происходит улучшение финансового положения, так как женщины, работающие нянями или сиделками (часто нелегально, о чем, впрочем, широко известно и на чем частично держится американский вариант гендерного равенства), содержат оставшиеся на родине семьи.

Приблизительно такой же процесс – противоречивой социальной мобильности вследствие преобразования профессионального различия в статусное неравенство – характерен для семей программистов. Их жены, конечно, не покидали свою страну в поисках лучшей доли в том смысле, в каком это верно для филиппинской домашней прислуги (или прислуги из бывшего СССР – группы, все более заметной на Западе). У них нет материальных проблем в смысле «а что мы будем есть завтра? Можем ли мы позволить себе сходить к зубному?». Однако к зубному врачу они ходят по страховому полису, на котором указана фамилия мужа, и, являясь «иждивенками», имеют финансовую стабильность именно и только как члены семей иностранных специалистов. Теоретически, им незачем работать прислугой в чужом доме, однако со временем многие начинают (нелегально) подрабатывать едва ли не единственным доступным им способом, присматривая за детьми и стариками в американских или эмигрантских семьях, нанимаясь перед праздниками в магазины, т. е. выполняя работу, которую не стали бы делать на родине в качестве средства заработка: