Книга Прекрасная Джоан - Молли Хейкрафт

Я постаралась, как могла, успокоить его. В это время слуга впустил к нам еще одного глашатая Гвидо.

– Я только что из Тира, ваше величество, – сказал он. – Конрад Монферратский отплыл в Акру. Мы считаем, что он намеревается примкнуть к герцогу Бургундскому.

С этой минуты в Акре воцарились паника и суматоха; Гвидо, который не собирался впускать в город ни французов, ни Конрада, приготовился к обороне.

Ворота забаррикадировали; на стенах, установили баллисты; и дорогу, и гавань охраняли днем и ночью. Нас попросили оставаться в наших апартаментах. Мы с Беренгарией старались успокоить дам, однако это было непросто, потому что Гвидо постоянно приносил нам дурные вести. Однажды он сообщил, что французы подошли к городским воротам и один из наших лучников убил лошадь под герцогом Бургундским. У Бургинь и леди Марии началась истерика. Я в тысячный раз пожалела, что Рик не оставил дочь Исаака Комнина на Кипре!

– Конрад вошел в гавань, – сообщил нам Гвидо. – Он попытается высадиться на берег. Мы будем защищаться до последнего, но здесь должен быть Ричард, а не я! – Он дрожал, и я невольно согласилась с ним. Да, Ричарду следует быть здесь; Гвидо не тот человек, который способен выдержать двойной натиск.

– Пошлите за ним, – предложила я. – Он, должно быть, сейчас едет из Аскалона.

– Я уже послал к королю Англии трех лазутчиков! – визгливо ответил Гвидо. – Но им, наверное, не удалось проскользнуть мимо французов.

Нам оставалось только ждать. Когда корабли Конрада подходили близко к берегу, люди Гвидо обстреливали их из баллист. Хотя они ни разу не попали в цель, все же на три дня задержали высадку.

Вечером третьего дня послышались крики:

– Львиное Сердце! Львиное Сердце!

Мы не знали, что делать. Выйти навстречу или оставаться во дворце?

Мы так ни на что и не решились, когда сам Ричард въехал под своды дворца и, спешившись, поцеловал вначале Беренгарию, а потом меня. Осведомившись о нашем здоровье, он извинился за спешку и пообещал вернуться позже.

– Вы уже знаете, что так называемые союзники доставляют мне больше хлопот, чем враги, – сказал он. – Посланец Гвидо застал меня в Кесарии, и я весь день провел в седле. Молитесь, чтобы мне хватило терпения и сил…

Прошло несколько дней, а он не возвращался; но, поскольку мы уже привыкли к его внезапным отъездам и приездам и к тому, что он редко разделял ложе с Беренгарией, мы не волновались. И даже Бургинь молчала – возможно, потому, что ее муж также не появлялся всю зиму. Втайне я радовалась этому; разумеется, я не собиралась жалеть Бургинь. Я знала, что их брак – ее рук дело. Я не позволяла себе жалеть Раймонда, понимая, что не должна думать о нем.

Кого мне действительно было жаль, так это молодого Балдуина. Брат поведал мне, что юноша все еще страдает по Бургинь.

– Если бы он провел с нами зиму, он бы радовался, что освободился от нее, – язвительно отвечала я. – Сколько нам пришлось вытерпеть! Какой счастливый день настанет для нас с Беренгарией, когда мы распрощаемся с этой особой навсегда!

– Боюсь, Джоан, – со вздохом отвечал брат, – что этот день не за горами. Я сделал все возможное, чтобы покончить с распрей, приведшей меня сюда, но все идет не так, как надо. Конрад открыто отказывается возвращаться в Аскалон и участвовать в Крестовом походе. В результате я вынужден был объявить остальным, что в случае отказа Конрад должен откупиться доходами, полученными в Тире. В ответ он пригрозил собрать в Тире бургундцев и всех французов – как тех, кто сбежал сюда, в Акру, так и тех немногих, кто еще хранит нам верность. Как можем мы без них восстановить крепость Аскалон и идти на Иерусалим? И как нам продолжать Крестовый поход, если друзья ссорятся друг с другом и со мной? Я попытаюсь помирить их, когда вернусь в Аскалон… если все еще не разбежались оттуда. Кроме того, я еще веду переговоры с Саладином, пытаюсь заключить договор, который устроит обе стороны!

За несколько дней до Пасхи Ричард уехал; в начале апреля он написал Гвидо, что ему не удалось задержать остатки французской армии в Аскалоне. Однако он просил Гвидо по-прежнему не впускать французов в Акру.

«Уехали семьсот наших лучших рыцарей! – писал он. – Саладин узнал об их отступничестве и собирает войско. Но, несмотря на все беды, мы трудимся денно и нощно. Я сам, собственными руками, кладу камни».

Через семь или восемь дней к нам приплыл Роберт, приор Герфордский, и привез известие, еще сильнее огорчившее нас. Он передал мне письмо от матушки, которая писала:

«Твой брат должен немедленно возвращаться домой. Ваш младший брат, Джон, делает все, что в его силах, чтобы захватить престол… он даже сговорился с Филиппом Французским и собирается бросить жену и жениться на леди Алис. Что еще хуже, наша казна пуста. Дочь моя, уговори брата вернуться в Англию; если леди Беренгария имеет на него какое-то влияние, попроси ее присоединить свой голос к твоим мольбам».

Младший брат Джон оказался предателем! Темноволосый, странный мальчик, на год младше меня, с которым мы так часто играли и ссорились… Помню, даже в детстве он отличался хитростью; ему часто удавалось отбирать у меня все игрушки. Джон был любимчиком отца, как Рик – любимцем матушки, однако на нас отношение отца почти никак не сказывалось, он редко бывал дома.

Я была настолько потрясена, что весь следующий день не знала, на что решиться. Показать письмо Беренгарии или не стоит? Наконец, я просто пересказала ей содержание письма. Мы обе думали и советовались, как лучше поступить, когда нам доложили о прибытии нашего юного племянника, Генриха Шампанского, с отрядом рыцарей.

– Король Гвидо знает о вашем приезде? – спросила я.

– Увы, да, тетушка, – отвечал Генрих. – Мы только что имели весьма неприятный разговор с его величеством.

Я удивилась. Они с Гвидо всегда относились друг к другу неплохо.

– Мне поручили сообщить бедняге неприятное известие о том, что он все же не будет королем Иерусалима. Можете представить, какой он пережил удар! Милорд мой дядюшка сообщил нам, что должен возвратиться в Англию; он оставляет здесь триста рыцарей и две тысячи солдат, которые будут продолжать Крестовый поход. Надо было решать, кто возглавит войско, и все согласились, что Гвидо на этот пост не годится; ему не хватает ни мудрости, ни отваги военачальника.

– Но кто займет место моего брата? – воскликнула я.

– Конрад Монферратский. Многие упрашивали дядюшку назначить его новым вождем и будущим королем Иерусалимским. Ему пришлось согласиться – он, как и все мы, понимает, что Конрад сильнее Гвидо.

– И вы поедете в Тир, чтобы сообщить новость Конраду? – спросила я.

– Я уже побывал там. Конрад ликует. Он собирается короноваться здесь, в Акре, через несколько дней. Затем вернется в Аскалон. Теперь, получив то, что он считал своим по праву, он готов всецело посвятить себя святому делу.

Тут впервые заговорила Беренгария: