Книга Галаад - Мэрилин Робинсон

Сегодня утром ты пришел ко мне с рисунком, напрашиваясь на комплименты. Я как раз добрался до конца одной журнальной статьи, задержавшись на последнем абзаце, так что не уделил тебе должного внимания сразу же. Твоя мать произнесла самым милым и печальным тоном: «Он тебя не слышит». Не «не слышал», а именно «не слышит».

Статья оказалась очень интересная. Она была напечатана в «Ледис хоум джорнал» – старом выпуске, который Глори обнаружила в кабинете отца и принесла мне почитать. Там была записка – «Показать Эймсу». Но в итоге он оказался в куче других вещей, потому что дело было еще в 1948 году. Статья называется «Господь и американцы», и в ней утверждается: девяносто пять процентов из нас заявляют, что веруют в Господа. Но наша религия совершенно не соответствует стандартам писателя. С его точки зрения, все эти люди в церквях – книжники и фарисеи. Мне кажется, он и сам отчасти книжник, раз уж так презрительно отзывается о других и упрекает их. Как отличить книжника от пророка, которым он явно себя считает? Пророки любят людей, которых наказывают, а писателю, как мне кажется, это чувство не знакомо.

Странность фразы «верить в Бога» заставляет меня задуматься о первой главе Фейербаха, которая на самом деле не столько посвящена религии, сколько неуклюжести языка. Фейербах не видит возможностей существования за пределами этого мира, под которым я подразумеваю реальность, объемлющую настоящую, но превышающую ее, подобно тому, как этот мир объемлет и превышает понимание Соупи о нем. Возможно, Соупи – жертва идеологического конфликта, как и все мы, когда ситуация выходит из-под контроля. Она, несомненно, оценила бы ситуацию с кошачьей точки зрения, не принимая во внимание диктатуру пролетариата или Манхэттенский проект. Ее неадекватные представления никоим образом не отражали бы реальную ситуацию.

Такая трактовка эпатирует и не очень точно отражает мои мысли. Я не намекаю на то, что реальность есть всего лишь расширенная или экстраполированная версия этой реальности. Если задуматься, как предмет, который мы называем камнем, отличается от предмета, именуемого мечтой, то степень их непохожести в известной нам реальности крайне велика. Я говорю о том, что существует еще большая, абсолютная непохожесть, посредством которой мы существуем, хотя наша человеческая природа создает в наших головах исключительно ограниченное и специфическое понимание того, что есть существование. Однажды я проповедовал об этом на тему «Ваши мысли – не наши мысли»[22]. Это было больше двух месяцев назад. Вероятно, в прошлом году. В то время я думал, что это озадачит некоторых людей, но остался доволен своим выступлением. Мне даже хотелось бы, чтобы Эдвард его услышал. Я чувствовал, что смог кое-что прояснить. Помню, одна дама в самом деле спросила меня, выходя из церкви: «Кто такой Фейербах?» Так я осознал, что мне всегда было свойственно замыкаться в собственных мыслях. Твоя мама хотела назвать кошку Фейербахом, но ты настоял на Соупи.

Быть может, правда в том, что мой интерес к абстракциям, который мне поначалу прощали в связи с молодостью, потом – в связи с эксцентричностью, теперь прощают в связи со старостью, а это означало бы, что люди перестали пытаться узреть смысл в моих словах, как они старались раньше. И это была бы наихудшая форма прощения из всех. Раньше у меня была одна из тех книг, в которых встречается небольшая смешная история на тему проповеди. Я помню, что мне ее подарили, однако имени на ней не значилось. Сколько лет назад я ее получил? Вероятно, я докучаю людям уже много лет. Странно находить утешение в этой мысли. Всегда появлялось нечто, о чем, по моему разумению, я должен был поведать пастве, даже если никто не слушал или не понимал. Прежде всего, это тот факт, что многие нападки на веру, которые стали масштабнее и популярнее за последний век или два, на самом деле не имеют под собой никаких оснований. Я должен донести это до тебя, ибо все остальное, что я рассказывал тебе и им, теряет всякий смысл и право на внимание публики, если этот факт не установить.

Если бы я просмотрел мои старые проповеди, то нашел бы парочку, где касаюсь этого вопроса. Поскольку я приближаюсь к концу отпущенного мне срока и пределу возможностей, быть может, именно этот способ наилучшим образом подойдет для того, чтобы раскрыть для тебя эту тему. Мне следовало озадачиться этим еще давным-давно.

Сегодня днем мы сходили к Боутону вернуть ему журнал. Почти всю дорогу ты держал меня за руку. Вокруг порхали семена молочая, которые тебе страшно хотелось ловить, но ты вернулся и снова взял меня за руку. Это сложная задача – проявлять терпение ко мне, к тому, как я волочу ноги в последнее время, но я всего лишь пытаюсь беречь сердце. Этим летом выдалось так много хороших ясных дней, что люди стали поговаривать о засухе. Пыль и кузнечики тоже хороши, но в разумных пределах. Что бы ни ждало нас впереди, мне жалко это пропускать.

Боутон сидел на веранде, слушая, или, как он говорил, «чувствуя ветер». Глори принесла нам лимонаду и села с нами, и мы немного потолковали о телевидении. Твоя мама тоже его смотрит. А вот мне оно не очень нравится. Не таким должно быть мое последнее впечатление об этом мире.

Выяснилось, что, когда Глори нашла ту статью и поинтересовалась у отца, хочет ли он еще показать ее мне, он попросил ее прочитать ему, а потом рассмеялся и сказал: «О да, да, преподобный Эймс захочет на это взглянуть». Он знает, что может привести меня в негодование, и уже начал веселиться, предвкушая нечто интересное, как только я упомянул о статье.

Мы сошлись во мнениях, что ее активно читали в обоих наших приходах, потому что на одной странице также размещался рецепт заливного салата с апельсиновым желатином, фаршированными зелеными оливками и мелко нашинкованной капустой с анчоусами, который преследовал меня на протяжении последних лет моей пастырской жизни и который появляется в его доме всякий раз, когда он простужается. Следует издать закон, запрещающий размещение рецептов заливных салатов в пределах двадцати страниц от статьи на тему религии. В итоге я принес журнал обратно домой, так как подумал, что его можно использовать для проповеди.

Существуют два коварных мнения, с точки зрения христианства в современном мире. (Несомненно, их больше, чем два, но другим придется подождать.) Одно заключается в том, что религия и религиозный опыт есть определенного рода иллюзии (Фейербах, Фрейд и другие), а другое – в том, что религия сама по себе реальна, но твоя вера в то, что ты в ней участвуешь, есть иллюзия. Я думаю, из двух точек зрения вторая более коварна, поскольку прежде всего религиозный опыт подтверждает подлинность религии для целей отдельного верующего.

Но люди, обладающие хоть какой-то степенью религиозной чувствительности, всегда болезненно воспринимают обвинения в том, что их осознание или понимание не соответствует высочайшим стандартам веры, ибо так можно сказать о каждом. Святой Павел красноречиво высказывается по этому вопросу. Но если неуклюжесть, фальшивость и несостоятельность религии интерпретируются как то, что в ней нет основополагающей истины – а само Священное Писание от начала до конца развенчивает такую точку зрения, – то люди не смогут доверять собственным мыслям, их представлениям о вере, их пониманию и не смогут отдавать дань уважения извечно неправильному опыту веры собственной и ближних своих. Мне кажется, даже в атеизме меньше подлости, если судить по справедливости. Похоже, дух религиозного самодовольства, который пытается насадить эта статья, – это именно тот дух, с которым ее и написали. Разумеется, во многом автор прав – например, в том, что мощь религиозного самодовольства может быть деструктивна.