Книга Ступающая по воздуху - Роберт Шнайдер

В общем, дознание ничего не дало, и Амрай покинула Ромбахов с таким чувством, что получила ответ на все, хотя он и разочаровывал. Впрочем, при прощании она не забыла поцеловать Инес в лоб и сказать ей, что между ними все хорошо и по-новому.

Когда стемнело, время в Красной вилле ощущалось как горечь, а призраки в головах становились все больше и могущественнее. О Мауди ни слуху ни духу. Дождь лил и барабанил беспрерывно, по радио сделали штормовое предупреждение, это касалось района Баденского озера. Ровно в 20.00 — это был назначенный ими крайний срок — они покинули дом и поехали в полицейский участок, где моложавый рыжеволосый чиновник с тупой медлительностью отстукал на машинке объявление о розыске. Инес и Эстер приехали на виллу в полночь и увидели разве что изнуренные слезами глаза Амрай и непроницаемое лицо Марго. Сели играть, сначала в уголки, потом еще во что-то, но не время убивали, а время убивало, и настороженное молчание сменялось вымученной веселостью. Ни звонка, никакого иного обнадеживающего признака. Чуда не произошло. В следующие дни и ночи тоже.

Под вечер четвертого, с тех пор как пропала Мауди, дня непогода достигла катастрофического разгула. Водосточная система города уже не вмещала водной массы. Колодцы и каналы попросту захлебнулись. На полях и лугах долины разлились целые озера, так как земля размякла и напиталась водой, а теперь уж изнемогала от дождя. Из-за гигантских тучевых валов земля тонула во мраке. И казалось, они вот-вот заденут ее и большая туча навалится своим брюхом на долину. В нескольких местах в нее уже хлынули селевые потоки. Пересекать на автомобиле затопленные участки было опасно для жизни. Под Брегенцем Боденское озеро перекатилось через мол, и вода подступила к железнодорожному полотну у вокзала, а это означало, что Рейн в любой момент может подмять первую дамбу. Ему оставалось подняться, может, всего лишь на пядь. И тихая, неизменно зеленовато-серая река стала яростным чудовищем. Бурый от земляной грязи, поток шел напролом и был ненасытен, унося с собой сорванные с высоких берегов мощные деревья. Потом разгул воды пошел на убыль, сперва незаметно, однако небо посветлело, а над Якобсротом ненадолго зажглась радуга, словно прося прощения. Был пятничный вечер, колокольный звон напоминал о Крестной смерти.

Темный, узкий коридор. Каменная лестница, ведущая в подвал, и несколько ступенек вверх — ко входу в жилую комнату. Выключатели нашаривать не надо — все равно лампочки вывернуты, а если потребуется свет, то можно рассчитывать лишь на самый слабый — 15 вт. В этом доме, одном из стандартных зданий, что выстроились в затылок на скатывающейся по восточному склону Маттейштрассе, жалюзи, как всегда, были опущены. Они уже почти приросли к пазам. Привычка вошла в плоть и кровь с тех пор, как родители переехали в Германию, а сестра подалась в Париж. Несколько шагов по ступеням к открытой двери в комнату. Скупой свет торшера. Голубоватое мерцание телеэкрана. Ниша со стеллажом из темного дерева. Книги — редкими обоймами, но с подбором по формату. Ежеквартальный ассортимент, предлагаемый Обществом книголюбов. Лексикон без последних томов, поскольку, скорее всего, было отказано в членстве.

На других полках — сумбурнейшие композиции из вещей, которые не вяжутся друг с другом, но должны играть роль экспонатов: пара женских тапок из белой шерсти, фиолетовый футляр для очков, столовые приборы в разных вариантах. Филигранно выточенная кофейная чашечка, флакон из-под лака для ногтей, рюмки. Снова кофейные чашечки одной и той же марки. Засохшие цветы, зелено-оранжевый шарф, черная с красным сумка с наплечным ремнем и четко отштампованной надписью Assari, обкусанные леденцы на палочке, матерчатые салфетки и так далее.

В одном из углов комнаты — подобие очага с каминной коробкой, которая была непропорционально велика для этой жилплощади. Прямо-таки фирменный знак астматического, буржуазного благополучия.

И мужчина, неподвижно сидящий на посеревшей от голубого мерцания электроники кушетке. Прямая спина, словно загипсованная шея. Лицо выбрито. Воплощенная напряженность. Он жадно отхлебывает желтоватую жидкость из кофейной чашки. Сливовица. У него ясный взор. Бойе умеет растягивать процесс насыщения спиртом.

Реж ведет «Местное время». Предпраздничную передачу для жителей региона. Бородатый сорокалетний мужчина с ежиком волос на голове и с лукавством во взоре, говорит бодреньким тоном. Он придает тексту характер импровизации — оговорка за оговоркой. Региональное телевидение — дело новое, и его говорящие головы еще не набрались опыта. Это — одно объяснение. Другое же состоит в том, что им тяжело говорить на рейнатальском диалекте.

Бойе замер на месте. Сейчас появится фройляйн Шпигель — только этого он и ждет — она огласит новости. Он знает, как чередуются ведущие по недельному расписанию. Вот она. Красивая, и губы как вишни, и такое невинное кокетство. Как ловко флиртует! Бойе награждает ее улыбкой.

Все акценты — на непогоде. У крестьянина в Фусбахе водой унесло пять овец. Один водитель проигнорировал указание дорожной службы и попытался переехать брод близ Дорнбирна. Некий сохраняющий хладнокровие пенсионер встал у него на пути, за что якобы получил от автомобилиста пощечину. Пенсионер подает заявление. Городская управа Якобсрота информирует: подмытый Рейном лес никому не принадлежит, эту древесину можно смело забирать. На этот счет даже выражается просьба — ради очищения окружающей среды.

Бойе не вслушивается. Он воспринимает лишь рулады ее голоса. Чего бы он только не отдал сейчас за желто-ромашковый клипс на ее левом ухе. Чем бы не поступился! Он впивается глазами в ухо, в щеку, в шею, в ключицу. Его так и тянет тронуть рукой жилку на этой шее, почувствовать пульс этой девушки. На его глазах — слезы. Они красны от слез. У него спирает дыхание. Он должен иметь этот клипс.

Шпигель собирается зачитать сообщение ветеринарного управления. И вот она заговорила. И тут цветок ромашки соскальзывает с мочки уха, прыгает на стол, а затем на пол. Микрофон стеклянно задребезжал. Шпигель растерянно смотрит в окно. Явно желая парировать такую неприятность. Но потом делает вид, что ничего не случилось, и продолжает читать сообщение. И чем дальше она читает, тем сильнее буравит ее голову досадная оплошность. Она краснеет так, что этого не могут не заметить даже зрители. И рада-радешенька, когда блок новостей подошел к концу. Лик Бойе одухотворен до невесомости. Ужас и триумф. Рот словно сведен криком. Ни звука. В глазах — исступление, это — магниты, заливаемые кровью лопнувшего сосуда. Так оно и есть. Теперь доказательство налицо. Давно оплаканная сила вернулась к нему. Он может ломать человеческую волю. Он может рушить жизненные пути, управлять чужими мыслями. Бойе не хватает воздуха. В легких — колотье, и, казалось, вот-вот взорвется череп.

Реж обыгрывает оплошность Шпигель для перехода к следующей теме и шутит.

— Н-да. Женщины с тяжелыми подвесками облегчают кошельки у нас, мужчин. Однако обратимся к серьезной теме. К сожалению, пока никаких вестей о себе не подает пятнадцатилетняя Мауди Латур, которая — мы уже сообщали об этом — пятый день считается пропавшей.

Когда на экране появляется портрет Мауди — сильно увеличенный фрагмент фотографии класса (Латуры не фотографировались никогда) — Реж попросил телезрителей информировать обо всем, что может пролить свет на это происшествие, и назвал телефон криминальной полиции. Одновременно в квартире Бойе началось какое-то пульсирующее свечение. Оно то нарастало, то слабело, почти угасло, вспыхнуло вновь. И вдруг — ослепительная вспышка, на миг не дольше мысли. Потом сломалось электричество.