Книга Лабиринты ревности - Абигайль Кейси

— Чтобы ты не доставала их своим острым язычком и нелепыми вопросами.

Малышка ответила коротким смешком.

— Представляю, как они тащат тебя, надрываясь, а ты комментируешь их героические усилия.

— Может, хватит издеваться над измученной женщиной?

— Ладно, подвинься. — Малыш перелез через мягкие ляжки темпераментной партнерши. — Туннель, кажется, с этой стороны.

Малышка привычно ловко и нежно поймала в ладонь вялый член освободителя и, поняв, что не время и не место, быстро отдернула шаловливую руку.

В данный момент Малыш впервые в своей сексуальной практике не огорчился проявлению импотенции.

Весь адреналин пошел на ожидание результата финишного рывка.

— Погоди чуток.

— Я не нарочно.

— Ладно, двигай за мной.

— Слушаюсь.

Наверное, так же Беретта отвечала старшему сержанту, когда тот требовал медленного стриптиза и ускоренного минета.

Впрочем, вряд ли Малышка вернется в свое прошлое и к своему пистолетному имени.

Вряд ли.

Но скверное прошлое и неопределенное настоящее тревожили Малыша гораздо меньше, чем ближайшее будущее.

— Спальник-то брать?

— К черту, давай за мной.

— Но я хоть наготу им прикрою.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Малыш, а ты не передумал еще на мне жениться? — спросила вдруг еще не спасенная им любовь.

— Нашла время спрашивать.

— Просто я подумала, что твой брак с женщиной, найденной в пещере, — это удар по самолюбию кое-кого…

— Для нее это действительно будет невыносимо.

— Старшему сержанту тоже вряд ли придется по душе наше чудесное спасение.

— Смени тему.

— Малыш, а правда, что все античные герои были образцом мужской красоты?

— Судя по скульптурам — красавец на красавце. — Малыш усмехнулся. — Не то что некоторые из присутствующих.

— А по-моему, у тебя нормальное телосложение.

— Вот именно — нормальное.

— Малыш, а древнегреческие женщины тоже были идеально сложены?

— С вешалками, гуляющими по подиумам, не сравнить.

— А…

— Стоп! — Малыш оборвал так и не произнесенный вопрос. — Хватит, пора выбираться.

— Я готова.

— Тронулись…

Малыш, натренировавшийся за период заточения передвижению на четвереньках, быстро преодолевал узкий туннель, ведущий то ли к жизни, то ли к смерти.

А внизу остался верный спальник, служивший и для переноса консервов, и для жутких одиноких снов, и для сексуальных контактов высшей степени.

Остался золотой медальон с блестящей грацией.

И почти выработавший адсорбционный ресурс биотуалет, как немой свидетель пещерной эпопеи, едва не закончившейся двойной трагедией.

И вот Малыш уперся руками в преграду.

— Где свет? — проворчал Малыш. — Почему нет света?

— Ты же сам что-то рассказывал о физических законах.

— Тупик! — сказал Малыш. — Последний тупик.

— Я этого не переживу, — прошептала Малышка.

— Ну хоть какой-нибудь признак дня должен быть! — закричал Малыш. — Хоть какой-нибудь!

— Аромат… — прошептала неуверенно Малышка. — Кажется, аромат…

— Что?

— Цветами пахнет.

— Какими еще цветами?

— Обыкновенными.

Малыш заработал ноздрями и вдруг ощутил, что сквозь застоялый пещерный смрад пробилась свежесть, настоянная на горьких травах.

Да, сомнения не оставалось — воздух приобрел совершенно иной аромат и вкус.

Но света не было по-прежнему.

— Какой изумительный запах жизни! — Малышка радостно всхлипнула.

— Тогда я ничего не понимаю.

Малыш выпрямился и прощупал окружающие стены.

— Это колодец!

— Тот самый?

— Вроде.

Малыш запрокинул голову и уставился вверх, туда, где должен был, по его расчетам, находиться белый день.

— Что там?

— Подожди…

И тут Малыш узрел одинокую звезду, которая с превеликим трудом проклюнулась сквозь низкую и плотную облачность.

— Все, — сказал Малыш еле слышно. — Все!

— Что все?

— Наверху просто ночь, понимаешь, ночь!

— Ночь, — повторила Малышка. — Просто ночь.

Звезды — одна за другой — пробивались сквозь редеющую облачность.

Звезды никогда не заглядывали в мрачные извивы лабиринтов ревности, никогда…

Малыш с необычайной ловкостью и прытью вскарабкался наверх, выглянул наружу, глотнул пьянящего сквозняка и спустился обратно к рыдающей Малышке.

— Что, будем сидеть здесь до утра?

— Нет.

— Тогда приготовься к последнему броску.

— Как у меня все болит!..

— Ничего, потерпи.

— Бедные мои ноги, бедные руки!

— Потерпи.

Малыш, еще глотнув для бодрости свежачка, настоянного на горьких травах, начал страховать подъем любимой.

Малышка старалась изо всех сил…

— Не могу.

— Хватайся.

— Не могу.

— Давай!

Обе измученные, утомленные, израненные ручки сомкнулись на протянутой вниз мужской ладони.

— Держись крепче!

Малыш рывком извлек всхлипывающее существо на поверхность земли.

— Порядок.

И не было сил подняться с колючего дерна.

Оба задыхались от избытка свежего воздуха и заново привыкали к робкому ветру и отчаянному запаху диких трав.

Малыш по привычке нашарил руку неподвижной Малышки.

Ослабевшие пальцы в ссадинах ответили робко и нерешительно.

— Ты меня по-прежнему любишь?

— Глупый вопрос.

— Нет, совсем не глупый. Я боюсь, что сейчас наша любовь кончится.

— Почему?

— Там внизу слова, даже самые красивые, не имели цены.

— Ошибаешься.

— Не перебивай.

— Ну хорошо, хорошо.

— Когда мы были обречены на смерть, то могли себе позволить не думать о последствиях наших поступков и наших слов.